Н ВИКТОРОВИЧ
инженер-строитель, литератор, редактор альманаха «Вселенский собор», 40 лет
• МИЛЕШКО ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ
архитектор и художник, писатель юмористических рассказов, 43 года.
• ЛИПИН АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
инженер-железнодорожник, романист, 38 лет.
• ГОРЬКАЯ ЛЮБОВЬ ИВАНОВНА
преподавательница музыкальной школы, поэтесса, прозаик, 41 года.
• МАРЦИНКЕВИЧ ЮЗИФ
любитель поэзии, 32 года.
• ВАРИНА ОЛЬГА
прозаическая натура, 30 лет.
• ГРОМОВ ЯКОВ СЕМЕНОВИЧ
поэт, философ, 53 года.
• ЛАВАНОВ ВЛАД
геолог, 40 лет.
Действие первое
Начало 1998 года. Событие происходит в студии художника Милешко Евгения Сергеевича.
У фасадной стены стоит мягкий диван, журнальный стол, вокруг стулья. Слева – старенький сервант со скромной безликой посудой. Рядом этажерка – с книжками, журналами и электрическим чайником. На стенах несколько картин советского монументального реализма.
В зал вваливается возбужденная компания: Милешко, Зарубин и Липин.
ЗАРУБИН. Неугомонная старушенция. В неделю по три рассказа! Строчила, как швейная машинка. Бедолага Гущин, похоже, взмолился перед Кудиновым… Открыли шлюз для нее в журнале. И пропал наш Евгений Геннадьевич. Как Д’Артаньян после отбивался!
МИЛЕШКО. Что ты хотел – вдохновение! А чем богаты, тем и рады! Эта зараза как эпидемия: захватывает целиком, а там кого целует в темечко, кого за неистовство карает…
ЛИПИН. Пенсия с ней сыграла злую шутку. Начиталась Шукшина и решила, а я че, хуже?! Вот и попала шлея под хвост! Она просто несчастная… С кем не бывает…
ЗАРУБИН. Да нет – счастлива она. Это был ее звездный час! А ведь держал ее, он держал для передачи ее энергетики молодым!.. А тут вот у молодого хандра… За пару недель творческого заточения начинаешь воспринимать эту келью вратами рая!
МИЛЕШКО. То-то и оно, но какая келья, Иван?! Это храм таинства наших деяний!
ЛИПИН. Если не злодеяний!..
ЗАРУБИН. О-о! Каково?.. Андрей у нас, как всегда, циничен, как и сокрытое в подвалах его души творчество…
ЛИПИН. Почему же цинично творчество!? Загадочно – да, но реалистично… Совсем реалистично.
ЗРУБИН. Одно беда, мы его совсем не осязаем, не обоняем и не ощущаем… Андрюша, ну дай же, наконец, нам его на суд наш божий!? И мы его разнесем со всей своей одержимой принципиальностью! В пух и прах!
ЛИПИН. Рождение романа не требует суеты. В муках созидания пребываю!
МИЛЕШКО. Так сказать, в продолжительном и упоительном смятении духа!..
ЗАРУБИН. Мятущимся! И ты свой крест влачишь лет десять – сколько я тебя знаю. С первого дня, как пришел в гнездо к нашему мэтру! Все зубки точишь? Так, наконец, открыл бы личико, Гюльчатай?! Ну, хоть единственную главку? Хоть дозволь в щелочку подсмотреть? Мы ведь все птенцы одного гнезда…
МИЛЕШКО. Я думаю, что птенчик открыл уже свое сокровище, но мэтру!.. А нас, Андрюша, просто водит за нос. Что ему до нашей чернорабочей миссии, нашей мелкой тусовки! Хитер, как бес, чего скрывать!..
ЛИПИН. Иван, я же не хочу ошарашивать нашу уважаемую публику, как некто при своем первом визите… Кровавое средневековье, а результат – паралич сердец и смысла.
МИЛЕШКО. Вот жахнул! Прямо залпом «Авроры»!..
ЗАРУБИН. Простительно, в боевом угаре и не то выкинешь. Я же был прав: не слово точит, а зубки! Однако одно – первый опыт в миниатюре, другое – вечные истязания себя точкой и суффиксом! А после: полюбят, не полюбят – страшно!.. Тебе не страшно? А мне иногда снятся страшные сны… и я пишу их. А это уже другое. Отрезал страх – и снова в бой!
МИЛЕШКО. И все же стоит выдавать на-гора вирши наших друзей во «Вселенский собор». Есть в этом нужда, движущая сила некоего общего литературного процесса. Это кислород, безусловный двигатель, я бы сказал, сподвижник большой истории!..
ЗАРУБИН. Но кто сказал, что это панацея от неуспеха?! Казалось бы, тот же Лейкин, не чета нашей старушке, сотнями своих опусов заваливал русские журналы…
