сам граф свирепел. В его глазах вновь разливалось уже знакомое пламя, рассыпая вокруг век сеть красных взбухших вен.
– Вы меня пугаете, – прошептала, пытаясь отступить назад, но сильные пальцы сжимали мои руки, не позволяя отойти.
– Кто?
– Это случайность… Корнел в порыве ревности ворвался к сэру Иолу через окно. Я поранилась осколком… Отпустите, вы делаете мне больно.
– Я убью его, – с ужасающим спокойствием объявил сэр Кристиан. Крик или рычание не напугали бы меня так, как эта холодная решимость.
– Кристиан! Пожалуйста, не нужно! Я порезалась осколком, ничего серьезного…
Мне молча продемонстрировали артефакт правды. Да чтоб его золотистый стафилококк сожрал, этот артефакт! Как бы от него избавиться? Хуже всего, что под демоническим взглядом графа и ложь-то в голову не лезла.
– Мы договорились о помолвке…
Ведь почти правда.
– Ты обручаешься по десять раз в неделю! – отмахнулся он, медленно возвращая прежний облик. – Но единственный, кому ты скажешь «да» – буду я, Джулия. Запомни это!
Эм…
Мне кажется, или кто-то ведет себя странно? Наше расставание и конфискация утреннего тиража газет намекала, что «тили-тили тесто» больше не про нас.
– Ты отказался от меня, – все остальные вопросы стали вдруг такими неважными. Мой мир сузился лишь до глаз, горящих огнем при взгляде на меня, и рук сэра Кристиана, переместившихся на мою талию и так бережно сжимающих в объятиях.
– Я зол на тебя. Боги, я так зол на тебя, Джулия, что едва сдерживаю рвущуюся наружу тьму!
И я ее чувствовала. Видела. Только в этот раз его тьма совсем не пугала. Наоборот, мне хотелось нырнуть в нее, пропустить через себя, слиться с ней. Положила ладони на грудь Кристиана, принимая в себя каждый удар его сердца.
– Я тебя почти ненавижу за ложь… – он скрежетнул зубами, а острые крылья его носа яростно дрогнули. – Кларисса рассказала, что вы сделали. Ты дала мне свою кровь, а это все меняет. Наши желания уже неважны. Я боевой маг и са’аркх – непреложный закон! – добавил он на непонятном диалекте.
– Будь здоров?
Кристиан усмехнулся и, нежно погладив меня по щеке, произнес уже своим, а не утробным голосом:
– Ты дала мне свою жизнь. И я сделаю для тебя то же.
Но что сделал Кристиан, я совсем не поняла. Ни как медик, ни как человек. Он раскрыл свой родовой перстень, тот самый, в котором маленькая иголочка, и саданул себя по пальцу. Бусинкой крови омыл мою рану, сорвав с нее повязку.
Доктор скажет – ужасная антисанитария, но во мне сейчас говорила любящая женщина, которая сочла это милым.
Но, во имя синегнойной палочки, ужасно антисанитарная милость!
– Ты моя, Джулия. И теперь никто и ничто этого не изменит.
Кроме моего попаданства, разумеется.
Не успела я обдумать эту мысль, как рану обожгло огнем. Я стиснула зубы, но боль
