кроме схоластических комментариев на нее, еще и поэзией любви к ней.
Тут нет любви к Богу живому, приводящей неизбежно к боговедению и честной жизни по вере. Тут сентиментальное пристрастие к букве обряда, умиление перед привычной, отцами завещанной правоверной формой. Всякое нарушение излюбленной буквы, привычной формы оскорбляет религиозное чувство, возмущает до глубины души, в то время как самое грубое религиозное невежество, самый вопиющий разлад умов, сердец и всего строя жизни с правдой Божьей не только не вызывает святого гнева ревности по Богу, но признается нормальным явлением, освященным многовековой рутиной и заветами дедов.
(□+○) Любовь к букве текста и обряда доходит до абсурда, до издевательства над разумом. Во всяком случае это искренняя наивная любовь, которая не лишена своеобразной поэзии и потому легко вызывает сочувствие, при котором легко впасть в грубую ошибку, принять пламенную любовь к букве за любовь к Богу, во имя Которого эта буква установлена, Которого в действительности буква эта совершенно собою заслоняет.
Убедиться, что тут мы имеем дело не с любовью к Богу, а только с любовью к букве, нетрудно. Те же люди, которых мы увидим в храме умиленными до слез, выйдя из храма, чувствуют себя привольно, как рыба в воде, с головой погружаясь в омут жизни, представляющей из себя сплошное отрицание Бога и Христа Его. Ни в мыслях, ни в сердце, ни в жизни их нет Бога.
(□+○+∆) Букву текста и обряда не только любят, но и с любовью комментируют, с любовью, конечно, не к Богу, а все к той же букве, которая во все время, пока длится царство ощущений, совершенно подавляет собой и христианскую философию, и вдохновение любви.
(∆) Начинается период христианской философии. Боговедение признается обязательным. Еще не понимают места любви и ощущений в христианском мировоззрении, и потому христианская философия сужена до холодного, мрачного, мертвящего аскетизма, который и признается за единственную правоверную форму проявления верности Богу.
И любовь, и ощущения признаются одинаково греховными; холодный, черствый стоицизм принимают за честную жизнь по вере. В действительности тут нет главного элемента правоверного христианства – любви, при которой немыслимо было бы считать греховным не только любовь, но и ощущения, вызванные к бытию тем же горячо любимым единым Творцом всего сущего.
(∆+□) Философия христианства расширилась до признания прав ощущений. Только любовь по-прежнему считается греховной. Как ни странно звучат эти слова, но именно эта комбинация отношений к Богу встречается в настоящее время довольно часто. Признается необходимость боговедения, признается законность широкого удовлетворения материальных потребностей под контролем разума, признается законность внешнего культа, воплощающего во вне отвлеченные религиозные понятия, и только любви не придают никакого значения, подменяя ее философией и согласованной с ней обрядностью.
(∆+□+○) Христианская философия, согласованный с ней обряд и на придачу поэзия любовного
