мне было доподлинно известно: ну не может быть героем мерзавец, который из желания выслужиться стреляет великому человеку в лицо, а беспомощного инвалида сталкивает с лестницы! Может быть, 9 термидора всё было не так, как написано в книгах? Впору вслед за Сальери усомниться: «Или это сказка тупой, бессмысленной толпы – и не был убийцею создатель Ватикана?»
Увы, всё правда. Я нашел и прочитал рапорт, написанный в 1798 году тем же Мерда-Меда, в ту пору лейтенантом. Видно, что автор документа – негодяй: разоблачает тайных врагов революции, требует повышения в чине в память о своих термидорианских заслугах (и перечисляет, каких именно).
Я прямо расстроился. И мысли черные ко мне пришли: «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и выше!»
Вот ведь и мерзостный палач Малюта, как это нам, литераторам, ни огорчительно, тоже пал героически – при штурме ливонской крепости Вейсенштейн.
А верный соратник Орлеанской Девы, доблестный Жиль де Ре, превратился в исчадие ада.
Да мало ли в истории подобных примеров.
Я давно уже смирился с тем, что гении запросто бывают злодеями. Приходится признать и то, что герои бывают подлецами, а подлецы – героями.
Неприятно, но факт.
Круг чтения
16.07.2012
Вам наверняка хорошо знакомо это чувство: вычитаешь в книге что-нибудь, зацепившее мозг или сердце, и хочется поделиться. Вот я и подумал, а почему бы мне не завести такую рубрику? Буду в ней пересказывать из свежепрочитанного то, что показалось мне интересным, примечательным или странным.
Сейчас, например, читаю книжку Александры Воеводской «Четыре года жизни, четыре года молодости» (тираж 1500 экземпляров). Автор – женщина, в молодости перенесшая Ленинградскую блокаду.
Мой любимый вид литературы – свидетельство очевидца, желательно человека незнаменитого, о подлинных событиях. Это именно такая книга. В ней есть всё, чего ожидаешь: описание горестей войны, голода, смертей и прочего. Но больше всего пробивает не трагическое (знаем, читали), а частное, непричесанное, неканоническое.
Две мелочи, упомянутые вскользь, между делом, превратили для меня рассказ о блокадных ужасах в нечто созвучное и осязаемое. Не знаю, произведут ли эти вещи такое же впечатление на вас.
Перед 22 июня, рассказывает Воеводская, весь Ленинград завесили анонсами музыкальной кинокомедии «Антон Иванович сердится». Потом сдирать плакаты было некогда, так они и провисели до конца осады. Добрейший Антон Иванович (его поминает в своей книге «Дневные звезды» и Ольга Берггольц) смотрел с афишных тумб на разрушенные дома, на занесенные снегом улицы, по которым дистрофики очень медленно тащили санки с детскими трупиками, – и ужасно на всё это сердился.
Я подумал, что эта трагикомическая деталь очень понравилась бы моему любимому современному эссеисту Льву Рубинштейну. Когда страшное и смешное рядом, это и есть жизнь.
И вот
