мной эскалоп и томатное заливное.
– Как трогательно, что ты тревожишься о деньгах. Гувернантка обойдется гораздо дороже. К тому же у меня нет времени отбирать претенденток. Через два дня ты поедешь в пансион с дочками ее сиятельства Ольги.
– Не поеду.
А он словно и не слышал меня:
– Я написал письмо директрисе – ты передашь его вместе с кошельком, в котором столько золотых джеррольдов, что она сразу согласится взять еще одну ученицу, пусть и без предупреждения.
– Не поеду.
– Элеонора, ты поступишь, как я скажу.
– Я никуда не поеду.
– Элла… – Он положил в рот кусочек эскалопа и говорил, не переставая жевать. – Твоего отца нельзя назвать добрым человеком, о чем, конечно, тебя уже предупредили слуги, поправь меня, если я ошибаюсь.
Я поправлять не стала.
– Вероятно, они упоминали о том, что я думаю только о себе, – да, так и есть. Наверное, они предупреждали, что я быстро теряю терпение, – да, быстро. Еще они говорили, что я всегда добиваюсь своего. Да, всегда.
– Я тоже, – соврала я.
Он восхищенно улыбнулся мне:
– Моя дочь – самая отважная девчонка во всей Киррии. – Улыбка погасла, губы сжались в твердую тонкую линию. – Однако она все равно поедет в пансион, даже если мне придется самому ее отвезти. И это будет отнюдь не увеселительная поездка, особенно если из-за тебя мне придется упустить время на торговые дела. Ясно тебе, Элла?
Разозленный отец напоминал мне кожаный кулак на пружине, какие бывают в балаганах у кукольников на ярмарках. В отце меня пугал вовсе не кулак, а пружина, ведь именно от нее зависит сила удара. Гнев в его глазах был скручен туго-натуго, и я не представляла себе, что будет, если пружина разожмется.
Я терпеть не могу бояться, но тут испугалась.
– Ладно, я поеду в пансион. – И, не сдержавшись, добавила: – Но меня все равно тошнит!
Он снова улыбнулся.
– Тошнит так тошнит, мне все равно, главное – ты поедешь.
Теперь я знала, каково слушаться, когда даже не приказывают, и мне это понравилось еще меньше, чем навязанная Люсиндой покорность. Я встала и вышла из столовой, и отец меня не остановил.
Вечер только начинался. Несмотря на ранний час, я побежала в свою комнату и натянула ночную рубашку. Потом положила в кровать кукол Флору и Розамунду и забралась под одеяло. Я уже давно не орала их в постель, но сегодня мне требовалось утешение.
Я обхватила их и стала ждать, когда придет сон. Но у него, видимо, были дела в другом месте.
У меня выступили слезы. Я уткнулась лицом во Флору:
– Лапочка…
Дверь открылась. Это Мэнди принесла свое коронное бодрящее снадобье и какую-то шкатулку.
Мне и без нее было худо.
– Мэнди, я не буду снадобье. Я хорошо себя чувствую. Честно.
– Ах, солнце мое. – Мэнди поставила чашку со снадобьем и шкатулку, обняла меня и стала гладить по голове.
