обращая внимания на ее слова и на нее саму, он посадил детей в свой внедорожник, и они поехали домой в мучительном молчании.
Слабые лучи вечернего солнца освещали дом в деревенском стиле. Во дворе царил беспорядок – за год болезни Кейт им никто не занимался. Джонни поставил машину в гараж и вошел в дом, в котором и шторы, и ковер еще хранили запах болезни.
– Что теперь, папа?
Ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто задал этот вопрос. Лукас – мальчик, который рыдал над каждой погибшей золотой рыбкой и каждый день рисовал картинки для умирающей матери. Мальчик, который снова стал плакать в школе и в свой последний день рождения сидел молча и даже не улыбнулся, разворачивая подарки. «Особенно Лукас, – сказала ему Кейт в ту ужасную ночь. – Он не сумеет сам с этим справиться. Поддержи его».
Джонни обернулся.
Уильям и Лукас стояли рядом, касаясь друг друга плечами. На близнецах были одинаковые черные брюки и серые джемперы. Утром Джонни забыл отправить мальчиков в душ, и их нуждавшиеся в стрижке волосы были всклокоченными, а кое-где все еще примятыми после сна.
Глаза Лукаса были широко раскрыты, на ресницах блестели слезы. Он знал, что мама ушла, но не мог понять, как это могло случиться.
Мара подошла к братьям и встала рядом с ними. В своем черном платье она выглядела худой и бледной и была похожа на призрак.
Дети смотрели на него.
Джонни должен был им что-то сказать, найти слова утешения, дать совет, который они запомнили бы. Как отец он был обязан посвятить следующие несколько часов воспоминаниям об их матери. Но как это сделать?
– Пойдемте, ребята, – со вздохом сказала Мара. – Я поставлю вам «В поисках Немо».
– Нет! – Лукас заплакал. – Не хочу «Немо».
Уильям поднял голову и взял брата за руку.
– Там мама умирает.
– Ах да, – сказала Мара. – А как насчет «Суперсемейки»?
Лукас угрюмо кивнул.
Джонни все еще пытался придумать, что, черт возьми, ему сказать убитым горем детям, когда послышался звонок в дверь.
Джонни поморщился. Потом он не мог понять, сколько прошло времени, почти не замечал собравшихся в его, в их доме людей, не видел открывающуюся и закрывающуюся дверь. Не видел захода солнца и опускающуюся за окнами ночь. Он все время приказывал себе: «Сделай что-нибудь, подойди, поздоровайся», – но не мог заставить себя сдвинуться с места.
Кто-то тронул его за руку.
– Мне очень жаль, Джонни, – услышал он женский голос и обернулся.
Женщина стояла рядом, одетая в черное платье, и держала в руках кастрюльку, накрытую фольгой. Даже под страхом смерти он не вспомнил бы, кто это.
– Когда Артур бросил меня ради той барменши, я думала, что жизнь кончена. Но ты продолжаешь просыпаться по утрам и однажды понимаешь, что все в порядке. Вы снова полюбите.
Джонни потребовалось все его самообладание, чтобы не ответить резкостью женщине, приравнивающей смерть к супружеской
