красить волосы, и пробор на ее голове стал похож на замерзший ручеек. Очки без оправы увеличивали ее водянистые глаза.
– Иди к детям, – сказала Марджи, и ее бледная рука с синими венами легла ему на локоть.
– Я могу остаться здесь и помочь вам.
– Со мной все в порядке, – сказала она. – Но я волнуюсь за Мару. Очень тяжело терять мать в шестнадцать лет, и мне кажется, что теперь она жалеет, что ссорилась с матерью до того, как Кейт заболела. Иногда слова запоминаются, особенно сказанные в гневе.
Джонни сделал большой глоток, наблюдая, как лед постукивает в опустевшем стакане.
– Я не знаю, что им сказать.
– Дело не в словах. – Марджори крепче сжала его локоть и вывела из кухни.
Дом был полон людей, но Талли Харт выделялась даже в толпе скорбящих. Всегда в центре внимания. В черном обтягивающем платье, которое, наверное, стоило столько же, сколько некоторые машины, припаркованные на дорожке к дому, она даже в горе умудрялась выглядеть красивой. Ее распущенные по плечам волосы были темно-рыжими, и после похорон она освежила свой макияж. Талли стояла в гостиной, окруженная людьми, и энергично размахивала руками, вероятно рассказывая какую-то историю, и, когда она закончила, все рассмеялись.
– Как она может улыбаться?
– Талли кое-что знает о разбитом сердце – не забывай об этом. Она всю жизнь прятала свою боль. Я помню, как впервые увидела ее. Я шла через улицу Светлячков к ее дому, потому что она подружилась с Кейт, и мне хотелось узнать ее поближе. В старом обшарпанном доме я познакомилась с ее матерью, тогда она выбрала себе имя Облачко. Хотя «познакомилась» – это явное преувеличение. Облачко лежала навзничь на диване, с горкой марихуаны на животе. Она попыталась сесть, а когда у нее ничего не вышло, сказала: «Черт, я совсем обкурилась», – и снова плюхнулась на спину. Я посмотрела на Талли – ей тогда было лет четырнадцать – и увидела на ее лице печать стыда, которая остается с человеком на всю жизнь.
– У вас самой был отец алкоголик, но вы же это преодолели.
– Я влюбилась и нарожала детей. У меня есть семья. Талли считает, что ее может любить только Кейт. Сомневаюсь, что она успела осознать потерю, но, когда она все поймет, это будет ужасно.
Талли вставила в проигрыватель компакт-диск и включила музыку. Из динамиков зазвучала песня «Рожденный жить на воле» [3].
Люди, собравшиеся в гостиной, отошли от нее; вид у них был оскорбленный.
– Кто хочет выпить? – спросила Талли.
Джонни понимал, что должен ее остановить, но не мог себя заставить подойти к ней. Не теперь. При взгляде на Талли он каждый раз думал: «Кейт умерла», и рана вновь начинала кровоточить. Отвернувшись, он пошел наверх к детям.
Подъем по лестнице отнял у него все силы.
У двери в комнату близнецов Джонни остановился, собираясь с духом.
Ты сможешь.
Он
Песня, написанная Марсом Бонфаером и ставшая байкерским гимном в конце 1960–1970-х годов.
