ее не возьмем мы, то наверняка перехватит Гарвард!»
Раздираемый чувствами вины и жадности, декан скрепя сердце составил письмо, уведомляющее Изабель да Коста о приеме в университет. Ей предлагалось место на первом курсе физического факультета.
Соблюдая видимость объективности, Рей позволил высказаться и жене. Мюриэл с трудом сдерживала возмущение.
– Рей, я тебя ненавижу за то, что ты сделал с дочерью. И со мной. Но ты прав, в суд я не пойду. По одной простой причине: в отличие от тебя мне небезразлично, кем она в конечном счете вырастет. И в отличие от тебя я хочу, чтобы она стала взрослым – и счастливым! – человеком. Я не хочу, чтобы она пала жертвой родительской тяжбы.
Рей слушал молча, рассчитывая, что, выпустив пар, Мюриэл поостынет. Тактика себя оправдала, и в конечном счете Мюриэл ничего не оставалось, как капитулировать.
– Забирай ее, если это так необходимо, но хотя бы не вычеркивай меня из ее жизни.
Муж быстро согласился на ее условия перемирия, которое правильнее было бы назвать безоговорочной капитуляцией. Не показывая своего триумфа, он тихо произнес:
– Клянусь тебе, этого хочет сама Изабель. Можешь ее спросить. В Беркли один из самых сильных физфаков в мире. Все каникулы мы будем проводить дома, обещаю тебе. – Помолчав, он спросил: – Ну что, договорились?
– Да, – тяжело вздохнула Мюриэл. – Только семьи у нас больше нет.
Едва отъехав от дома, Изабель забеспокоилась:
– Папа, ты мою скрипку взял?
Отец сурово повернулся к ней:
– Вообще-то я…
– Тогда вернемся.
– Дорогая, я это сделал намеренно. Ты теперь студентка, и на развлечения у тебя времени не будет.
– Но ты же знаешь, я так люблю играть…
Рей не ответил.
– Папа, я знаю, ты считаешь, что скрипка как-то привязывает меня к дому. Но клянусь тебе, она нужна мне сама по себе!
– Конечно, конечно, – поспешно согласился отец. – Извини, это я виноват. Я попрошу, чтобы нам ее прислали.
– Или мама привезет, когда приедет в гости.
С угрюмым видом Реймонд ответил:
– Да-да… Конечно.
Это прозвучало не слишком убедительно.
24 августа
В начале нашего путешествия я чувствовала возбуждение и радость, как чувствовал бы на моем месте каждый человек, отправляющийся в дальние края. Но чем ближе мы подъезжали к Беркли, тем страшнее мне становилось.
Одно дело – выполнять вузовские задания под руководством собственного отца. И совсем другое – насколько я могу себе представить – сидеть в аудитории со студентами, которые вдвое тебя старше и, возможно, вдвое умней. Папа всеми силами старался меня успокоить, и мы даже детально изучили с ним университетский каталог (он вел машину, а я читала вслух), чтобы убедиться, что мы выбрали нужные учебные курсы.
Если не считать «Введения
