чудесно и странно пахнущие листы бумаги к стене над кроватью и со словарями и книгами мысленно отправлялась вслед за отцом. Неважно, что дома и улицы выглядели лишь набором линий и прямоугольников, а реки – извилистыми синими нитями. Паша и отец вдвоем бродили по набережным и прихотливым мостикам, вместе смотрели на дворцы и соборы и, главное, без конца разговаривали. И папа страшно удивлялся, откуда Паша столько знает про музеи, улицы, памятники и про все-все-все.
Конечно, самые замечательные минуты наступали тогда, когда Паша откуда-нибудь из уголка смотрела на отца, окруженного друзьями и поклонниками, самого замечательного, талантливого и красивого. Она уже читала книжки про античных богов и знала, кого именно напоминает папа. Паша и хотела и боялась попасться ему на глаза. Вот если бы она была сыном, тогда да, она бы не стала робеть, а так пусть и Паша, но не настоящий, а какая-то там Прасковья.
А однажды, в такой вот чудесный день, произошел возмутительный случай. Машка – ну а кто же еще? – все-таки сунулась туда, куда ее не звали, причем со своим совершенно непередаваемо-нахальным видом. Паша, как всегда, забилась в уголок за старым кабинетным роялем и ничего не могла с этим поделать.
– О-о! – протянуло сразу несколько голосов. – Ка-акая красавица растет…
А этой дурехе большего и не требовалось. Она вроде как смущенно подобралась вплотную к отцу и встала рядом. Рядом! И маман, всегда сидевшая возле папы, всегда ослепительно нарядная, сказала особенным «гостевым» голосом:
– Да, это наша надежда, но, боже мой, как трудно растить талант…
И все вокруг поддакивали и твердили, как заведенные, одно и то же: «Красавица растет, красавица растет…» А кто-то добавил: «Вся в мать».
Паша очень осторожно выбралась из своего укрытия и скользнула в детскую, так и не поняв, хочет она или нет, чтобы кто-нибудь вспомнил и про нее. Что, если за ней придут, чтобы посмотреть на вторую дочь? И что они скажут?
Беспокоилась Паша совершенно напрасно, никто не пришел. А к Машке она стала с того дня присматриваться и честно призналась самой себе – да, сестра у нее действительно растет красавицей.
Себя Паша тоже иногда пристально рассматривала в многочисленных зеркалах, выбрав, наконец, одно, которое ей все-таки немного льстило. Но даже в этом вполне дружественном зеркале Паша видела не то, что ей хотелось. Ну хорошо, она родилась девчонкой, ну что же теперь поделаешь! Но почему именно такой вот девчонкой? Почему? Вот они с Маней двойняшки и при этом совершенно непохожи, ну ни капельки.
Потом, в старших классах, она узнала про яйцеклетки, деление и прочие тонкости, узнала и даже немного рассердилась: опять же Машке яйцеклетка досталась такая, какая надо, а ей, Паше, явно с дефектом. Вот ведь свинство какое. Но миролюбивое зеркало Пашу все-таки выручило, потому что однажды, глядясь в него, она решила, что похожа на отца. Вот оно! Пусть Маня будет маминой дочкой, зато Паша – папиной, ну и маминой, само собой,
