Теперь всем известно, – продолжал уже в эпическом роде расскащик, – что Буонапарте подвержен припадкам падучей, которые находят на него после минут бешенства. День, в который он приехал к m-lle Georges, был одним из тех дней. Едва он сказал два слова и выпил стакан вина, как с ним сделался припадок и он, не успев крикнуть Rustan, который был в передней, без чувств падает на земь. Можете себе вообразить ужас двух женщин: позвать Roustan – он может убить их, ежели он умрет, они подпадут подозрению отравления. И потом присутствие в комнате герцога. Что делать? Герцог, из своего убежаща услыхав голос Буонапарте, потом рыдания двух женщин и наконец молчание, осторожно вошел в комнату.
[Далее со слов: L'ennemi de sa maison[979]… кончая:… Бонапарте велел изобресть предлог заговора, схватил в Баденском герцогстве мученика героя и убил его. – близко к тексту Русск. Вестн. T. I, ч. 1, гл. VI].
– Un bâton de gueules, engrêlé de gueules,[980] – пробурлил князь Иполит.
– Насколько справедливы все подробности этой встречи – я не знаю, так они мне переданы людьми верными, но положительно то, что я сам слышал из уст герцога. Он раз сказал нам: да, от меня зависело подставить к носу Буонапарте пистолет вместо флакона. Но еще положительнее то, – заключил vicomte, – что в этой истории характеры лиц мученика героя и злодея узурпатора совершенно верны. L'ange et le démon.[981]
Действие, произведенное рассказом vicomt'a, было полное. Разговор, которым владел он один во время рассказа, рассыпался на мелкий говор изящных проклятий и ругательств на[982] бедного Наполеона. Плохо было бедному Наполеону. И хорошо, что он не слыхал этих разговоров. Он впрочем не любил таких разговоров. И часто за такие, переданные ему, разговоры во Франции, так наказывал маркизов и виконтов, дюшес и графинь, что они вперед уж этого не делали, молчали. Тех же маркизов и виконтов, которые вели себя хорошо и не рассказывали таких историй, он награждал званиями камергеров, камер-фрейлин и т. д. при своем дворе. И таких, ведущих себя очень хорошо, было очень много, гораздо больше, чем таких, как vicomte. И Choiseul и Baroche Jaquelin и Chevreuse и с gueules d'azur и с bâton de gueules et de lys,[983] которые все знал князь Иполит, все так охотно пошли в придворную службу и прекратили рассказывать истории, что Буонапарте откровенно выразился, вспоминая свой призыв к дворянству Франции во время Египетской кампании и их отказ, что quand je leur ai montré le chemin de la gloire, ils n'en ont pas voulu. J'ai ouvert mes antichambres, ils se sont précipités en foule.[984] Так что в то время, как у Annette Д. его так бранили, он жил спокойно в Лувре, считая себя самым лучшим человеком Франции и законнейшим наследником Карла Великого.
Никто из присутствующих не только не признавал его императором, никто не признавал его даже[985] человеком. В глазах vicomt’a и его слушателей это был какой то изверг рода человеческого, Cartouche, Пугачев, Кромвель, до сих пор еще ускользавший от заслуженной петли, которая одна была для него достойным наказанием.
– Это ужасно! – говорила маленькая княгиня, что то скребя в своей работе иголочкой. – Quel monstre que cet homme![986] Неправда ли? Подвиньте мне эту свечу.
– L'assassinat du Duc a été plus qu'un crime, ça été une faute,[987] – сказал вдруг[988] князь Иполит, слышавший эту фразу в Париже.
– Да, но отчего
Враг его дома…
Палка из пастей, оплетенная пастями,
Ангел и демон
[с лазоревым львиным зевом и палками львиного зева и лилий]
я показал им путь славы, они не хотели. Я открыл им мои передние – они бросились толпой.
[Какое чудовище этот человек!].
Убийство герцога было более, чем преступление, это была ошибка
