удивилась Ладова. – Хорошая у тебя память. Главное, все непонятное отсеивает.
– А народ не хотел пойти в казну и разобрать себе металл?
– А стража на что? – Ладова потрепала девушку по голове и встала. – Спецслужба стратегической разведки! Беречь и охранять! Так, стражник Смирновская? – крикнула она вошедшей Лукреции.
Та чуть не уронила поднос с кофейными чашками.
– Так точно, стражник Ладова, – уныло пробормотала она, унося поднос обратно в кухню, чтобы слить из него кофе.
Полковник Наташа взяла свою сумочку, подошла к зеркалу и занялась косметикой, заметив между делом:
– Честно говоря, после девяносто первого охранять стало нечего. Как я уже сказала, Яшка с генералом Кулом все перестроили, и – как в семнадцатом – пришлось распихивать деньги в разные места, и они, естественно, непостижимым образом исчезли.
Наша Таша слепила губы, потом выпятила их, изобразив себе в зеркале поцелуйчик.
– И золото? – спросила Аглая.
– Нет. Золото никуда не исчезает. Это металл, его из земли достают, в землю закапывают, и оно всегда где-то есть, и из-за него всегда гибнут люди. Такова, как говорится… что?
– Са-ля-ми! – отрапортовала Аглая.
– А-а-бажаю твои детские перлы! – Ладова послала поцелуйчик и ей.
Прощание профессора (кое-что об уроках русского языка)
Осенью, в середине сентября зашел профессор Ционовский. Сказал, что попрощаться. Лукреция накрыла стол, но Ционовский попросил только чаю из нарезанных веток черной смородины. Аглая, зная об этом пристрастии учителя, пошла за дом к ягодным кустам, и сама на старом пне покрошила ветки топориком.
Профессор, худой и весь какой-то изломанный телом в самых неожиданных местах, устроился в большом кресле, которое не убрали с террасы после Крэзи-боя. Из кресла в результате торчал набор выступающих остро костей, массивная косматая голова и странно расположившиеся конечности – Лукреция так и не поняла, сколько раз он переплел ноги в войлочных ботах, и где какая коленка у него после этого оказалась под тяжестью огромных высохших ладоней.
– Я, собственно, к вам, Лукреция, – кивнул Ционовский.
– Простите, профессор, может быть, ложечку черной икры, а?
Ционовский надолго задумался, глядя в пол и чуть шевеля кустистыми белыми бровями, потом кивнул:
– Пожалуй.
Лукреция ушла в дом и быстренько загрузила на поднос салфетку, На салфетку – серебряную ложечку, рядом – початую баночку икры и пару кусочков булки. Профессор, пристально рассмотрев все это, поднял длиннющий указательный палец с неухоженным ногтем и многозначительно произнес:
– Одну!
И открыл рот в ожидании.
Нескольких секунд растерянности. Лукреция набрала ложку и заложила ее в открытый рот
