я работаю, поехать на какую-нибудь экскурсию?
– Какую экскурсию? – удивляется Боря. – Я понимаю, был бы исторический город, как у нас. А этот город возник позавчера.
– Этот город возник через пятнадцать лет после твоего, – огрызаюсь я. Я этот факт где-то раскопала и не могу забыть: между Новым Орлеаном и Питером, где проживает кузен Боря, – пятнадцать лет разницы.
– Ну что ты за чушь несешь.
Борю не сбить. Он не любит переусложнять.
Пока я работала, Боря сидел в номере и смотрел телевизор без звука. Теперь я чувствую себя виноватой и, покончив с делами, организовала нам развлечения. У меня тут есть знакомая, можно сказать – приятельница; она мне когда-то предлагала показать город. Мы договариваемся встретиться во Французском квартале.
Французский квартал все время красят, чтоб нравился туристам. Красят в веселые цвета: желтенький, голубенький, малиновый, салатный. Любой другой город уже сиял бы, как луженый самовар. Но, видимо, у Нового Орлеана никогда не хватает денег, чтоб накраситься по-настоящему. Как обычно описывают француженок определенного возраста? Она, мол, знает, как шарфик повязать, как шляпку набекрень надеть, как старое платье перелицевать в новое…
Этот город знает, как перелицевать новое платье в старое. Он знает, где растрескаться по всему фасаду, где дохнуть из подворотни сырым подвальным холодом, где пустить через всю стену адский вьюнок, усыпанный кровожадными тропическими цветами, где прорасти зловещим ярко-зеленым мхом… Пахнет тут почему-то лошадьми, морем из устричного бара, но также, конечно, и перегаром, тлением, помойкой, прогнившим пивом…
– Вроде Ялты, – говорит Боря.
Он меня с ума сводит своими сравнениями.
– Да? А я думала – вроде Сочей. Боря, а помнишь, как когда-то джаз продавался на костях? Помнишь, на рентгеновских снимках? Как удивительно: ведь эта музыка здесь родилась, среди всех этих кладбищ и всяких здешних вампиров и привидений. А потом к нам прилетела, и опять же на костях, на ребрах, на грудных клетках анонимных русских туберкулезников. Помнишь?
– Конечно, помню, – тоже с нежностью вспоминает Боря. – Какие я деньги зарабатывал этими ребрами! Я ведь с Луи Армстронга свои первые джинсы поимел. Драные такие, заношенные, до сих пор перед глазами стоят… Пидеров тут, однако, полно. А негров – хуже, чем в твоем Нью-Йорке.
– Пидеров, по твоему изящному выражению, и у вас полно. Только там ты не отличаешь. Более того, ты даже не отличаешь, кто тут негры. В этом городе так все перемешано, что почти все черные – частично белые и многие белые – частично черные. Тут до сих пор проводятся балы дебютанток, куда девиц на выданье вывозят. А в девятнадцатом веке были еще и балы квартеронок, где белые мужчины выбирали любовниц. И дети их были всех оттенков…
– Здоровая идея! – восхищается Боря.
– Смотри, тут продаются средства для наведения порчи и приворотные зелья. Тебе никого приворотить не надо? Что бы ты хотел посмотреть?
Боре
