лягушка считает, что и ква-ква не похоже. Тоже мне, зоолингвисты нашлись.
– Кува-кува! – квакает Сюзанна и, выходя из ресторана, берет кузена под ручку.
– Его жену зовут Ирма, – сообщаю я ни к селу ни к городу. – Она святая женщина.
– Кува-кува! – отвечает мне Сюзанна. – Кува-кува!
– Ребит-ребит! – кричит Боря на весь Французский квартал.
И как бы в ответ на их неумелое кваканье издали начинает доноситься квакающая и мяукающая музыка.
– Похороны! – радостно кричит Сюзанна. – Как вам повезло! Похороны!
– Ну? – спрашивает Боря.
– Нам очень повезло, – перевожу я. – Кто-то умер.
Похоронная процессия появляется из-за угла. Толпа большая, и они не трезвее Бори с Сюзанной. Духовой оркестр в красных смокингах и цилиндрах приседает и пританцовывает, гроба никакого нет.
– Сюзанна, а где покойник?
Сюзанна объясняет, что покойника уже отнесли куда надо. По дороге на кладбище принято играть джазовую музыку религиозного содержания и плакать, а уж возвращаясь с кладбища, пускаются во все тяжкие. К моему ужасу, Боря и Сюзанна примазываются к похоронной процессии и идут, пританцовывая и явственно квакая.
А мне неудобно на чужих похоронах плясать. У меня нога натерта и уже от «урагана» и белого вина голова болит.
Вот Сюзанна, она такая субтильная, воздушная, нежная, как полагается южной женщине, новоорлеанской красавице. И носик у нее такой деликатный, французистый, почти ноздрей в нем не осталось после всех пластических операций. И тем не менее, она танцует на своих золоченых каблучках и виснет на моем жовиальном родственнике, что-то она в нем своим носиком унюхала.
Может быть, я ошибаюсь насчет Бори? Мне всегда казалось, что он принадлежит к такой породе слегка лупоглазых, слегка с брюшком, немного лысоватых жизнерадостных евреев, у которых над головой, как нимб, сияет слово «мудак». Я с детства презирала его за жизнерадостность. А может быть, в Боре – животная энергия.
Хотя почему животная? Сколько раз я видела, как животное лежит и думает: двигаться или не надо? Пора уносить ноги или обойдется? И решает: а-а-а… Совершенно как я. В этом смысле мы с животным похожи на Новый Орлеан.
Вот Боря, – он никогда не задумывается.
По дороге Сюзанна объясняет про свой дом. Первый этаж – девятнадцатого века, а второй – конца восемнадцатого.
– Первый – восемнадцатого, а надстройка – девятнадцатого? – поправляю я.
Оказывается – нет. У них такая геодезическая ситуация, что нельзя надстраивать на старом фундаменте. Дешевле старый дом поднять и поставить поверх нового. И улица, на которой стоит этот дом, историческая. Посредине – бульвар. Когда Новый Орлеан переходил из рук в руки, то одна сторона улицы была испанская, а другая – французская. А потом одна французская, а другая – английская. И бульвар этот был нейтральной полосой.
На доме табличка: «Дом-музей. Вход – 5 долларов».
Первое,
