может – по тысячам причин, свойственных его природе. И природе Стивена тоже. Куинтон Паскоу, который продает прекрасные и романтические книги, пишет на них критические обзоры и вполне искренне их ценит и любит, считает Стивена безответственным бунтарем, противником общепринятых традиций, норм и верований, потому что тот поддерживает Джона Далгетти и разделяет его авангардистские взгляды на литературу или, по крайней мере, выступает в поддержку его права эти взгляды высказывать – вне зависимости от того, что эти взгляды кого-то оскорбляют.
– А они и впрямь кого-то оскорбляют? – спросил Питт, сам пытаясь с любопытством понять их и в расчете, что эта информация может оказаться важной. Несомненно, никакие литературные взгляды и разногласия не могут стать достаточным поводом и мотивировкой для убийства, не так ли? Пусть там имеют место скверный характер, взрывной темперамент, нелюбовь, презрение, но только безумец станет убивать из-за расхождений во вкусах.
– И очень сильно. – Линдси заметил скептицизм инспектора, и в его глазах появилось ироничное выражение. – Вам бы следовало получше понимать таких людей, как Паскоу и Далгетти. Идеалы, выражение собственных идей, искусство, творчество, человеческое общение – в этом вся их жизнь. – Он пожал плечами. – Но вы спрашиваете, у кого Стивен возбуждал чувство ненависти, хотя бы иногда, а не о том, я думаю, кто действительно поджег его дом с намерением его погубить, чтобы он сгорел в этом огне. Если бы я знал кого-то, способного, по моему мнению, на нечто подобное, то давно его вам назвал бы, еще до того, как вы явились ко мне с расспросами.
Томас кивнул и сделал соответствующую гримасу, соглашаясь с ним, и был уже готов продолжить расспросы на эту тему, когда вновь появился лакей и сообщил о приходе мистера Далгетти, который спрашивает, не может ли мистер Линдси его принять. Тот бросил на Питта взгляд, в котором блеснул веселый огонек, и согласно кивнул.
Минуту спустя в кабинет вошел Джон Далгетти, видимо уверенный, что Линдси один. Он тут же начал говорить, и его голос звенел от неподдельного энтузиазма. Это был смуглый человек среднего сложения с высоким, почти вертикальным лбом, красивыми глазами и шапкой волос, уже начавших немного редеть. Одет он был довольно небрежно – черный галстук, ранее завязанный в нечто вроде бабочки, распущен; сейчас он представлял собой просто узел. Пиджак слишком длинный и свободный, это производило общее впечатление неряшливости, но все же отдавало некоторым щегольством.
– Просто великолепно! – Он взмахнул руками. – Именно то, что необходимо Хайгейту – даже всему Лондону! Стряхнуть некоторые из этих надоевших старых идей, заставить людей думать. Именно это имеет значение, понимаете – свобода от жестких, суровых, ортодоксальных и закостеневших норм и правил, что перекрывают путь изобретательности и новым открытиям. – Он нахмурился, чуть наклонившись вперед, весь захваченный вдохновением. – Человек есть существо, полное сил и интеллектуальной мощи, если только освободить его от оков страха. А так он ужасается при виде чего-то нового, трясется
