style="font-size:15px;"> Ева опять погнала лошадь без жалости. С тройной ношей и сумками лошадь долго не выдержит.
Еве было все равно. Она спешила.
Меня окружали руки и тело жаркой статной красавицы, но к ней я ничего не чувствовал. А вот передо мной…
Елка сидела тихо, как мышка, и весила как кошка, и выглядела как сломанная кукла, собранная из тростинок, и нисколько не походила на источник опасной чувственности, но вызывала такую волну нежности, жалости и желания обнять, приласкать, утешить, сказать доброе слово…
Я дышал в ее макушку, ноги обхватили и сжимали худые бедра, руки обнимали тонкую талию и сходились на животе, не смея сдвинуться ни на сантиметр выше – туда, где зияли страшные раны. Свидетельства чужой жестокости были под одеждой, я их не видел и не мог видеть, но чувствовал. Каждая клеточка бесилась в ощущении невосполнимой потери и невозможности что-то исправить. Ненавижу жестокость. Жестокость порождает жестокость. Когда я вижу жестокость, я готов убивать.
Как быстро летит время. Неделя за неделей, месяц за месяцем… счет давно пошел на годы. Где та Елка – пухлая девчонка-веселушка, мечтавшая о конязе, к которому даже сбежать собиралась, когда он объявил смотрины… И когда вместе с другими детьми Немира купалась на виду у надзорных пап, чтобы превратить наш с Марианной побег в детскую забаву… Сейчас в моих руках деревенело тело взрослой девушки, из живого человека жестокостью окружающих почти превращенной в растение. Надежду внушало слово «почти». Елка была не в себе, но она оставалась человеком. Она узнала меня при встрече, она радовалась моему присутствию рядом. И Елка помнила обиды. Сяпу она убила не просто так. Наверняка, было за что. Теперь она отмщена – все, кто причинил ей боль, убиты, можно начать новую жизнь.
Я помогу. Елка начнет нормально есть, былая пухлость вернется, и лицо вспомнит как улыбаться. Живой человек остается живым, даже если выглядит мертвым. Грудь, конечно, вновь не отрастить… в этом мире. А в моем? Там умеют грудь увеличивать, неужели не смогут воссоздать?
Вот и план на ближайшее будущее. Надо брать Елку с собой в мой мир. Там и с грудью помогут, и с психикой. Не думаю, что Зарина будет ревновать. Впрочем…
Когда Елка обретет прежние формы и они заблистают животворной спелостью и более взрослой жизнерадостностью – наверное, появится и внешний повод для ревности. Будущую упоительно-сладкую красавицу я вижу в Елке уже сейчас, даже в этом тщедушном тельце с безучастным лицом.
Лицо – да, оно оставалось безучастным и отстраненным, но тело…
Елка льнула ко мне, незаметно терлась, старалась прижаться крепче, прочувствовать тепло и надежную защиту объятий. Ее голова даже на миг склонилась к моему плечу.
Неожиданно мне стало стыдно за вчерашнее.
– Прости, что касался тебя без спроса, – шепнул я во вздрогнувшее и навострившееся ушко. – Так было надо.
– Не болтать, – грубо раздалось сзади.
Елка вновь благодарно потерлась об меня.
