мной, наклоняясь мне навстречу, заставляя почувствовать то, насколько маленькой я была.
Страх, который я до этого более-менее успешно подавляла, заполз в живот вместе с утренним морозом, заставляя чувствовать себя некомфортно.
Я не имела понятия, как много книг находится в этом здании. Как я могла вообразить, что обладаю хотя бы малейшим представлением о всей литературе в мире.
Дядя Альфред ласково похлопал меня по плечу, по-отечески улыбнулся, а затем отпустил мою руку, чтобы открыть тяжелую дверь.
Я задержала дыхание, стараясь сохранить самообладание; высоко подняв голову и расправив плечи, я вошла в здание.
Тишина окружила меня, когда дядя закрыл дверь, оставляя позади все внешние звуки. Ветер, шумевший в деревьях, карканье ворон, стук далеко проезжающих карет. Здесь, внутри, было так тихо, что можно было услышать, как пролетает муха.
Гулкие шаги дяди эхом разнеслись по холлу, и я быстро пошла в его сторону.
Я подняла взгляд, и мое сердце замерло, я не могла поверить своим глазам. Вестибюль был просторным, бо́льшую его часть занимала полукруглая кафедра выдачи из черно-коричневого дерева в центре помещения, за ней тихо работали два молодых человека.
За вестибюлем располагался круглый зал размером с театр, со стеклянным куполом в качестве крыши. И, хотя бесконечные резные украшения и золотые узоры наверняка были достойны внимания, мое было приковано только к книгам.
Стеллажи тянулись вдоль всей стены и изгибались так, чтобы образовывались ниши, разделявшие отдельные предметные зоны. Они были такими высокими, что приходилось использовать длинную лестницу, чтобы добраться до четвертой или пятой полки. Две лестницы вели к широкому круглому проходу, где все это продолжалось.
Книги над книгами, страницы, слова, запах бумаги и пыли, витающий в воздухе, я поняла, что мое сердце отныне принадлежит этому месту.
Я даже не заметила, как шагнула вперед, пока чуть не столкнулась со студентом, который несколько неуклюже маневрировал со стопкой книг к своему месту.
– Извините, – пробормотала я слишком громко для этого места спокойствия и знаний.
Юноша только кивнул мне и сел за один из многочисленных столов, расставленных в круглом зале. Другие тоже сидели здесь, склонившись над толстыми кодексами, словарями, иностранной литературой, чертежами, и читали, писали, учили.
Если бы я была мужчиной, то давно бы сидела здесь и училась, впитывая в себя все знания. Как мой брат Генри. Но я не мужчина, и, несмотря на то, что на другом конце Лондона с недавних пор появился небольшой университет для женщин, учеба для них по-прежнему оставалась не особенно уважаемым занятием. Я читала, что выбор учебных предметов был весьма ограниченным, и не нашла ничего, что могло бы действительно заинтересовать меня.
Генри утверждал, что университет для женщин – шутка, и должно пройти еще много лет, прежде чем что-то изменится в этом отношении.
Я
