не сводя с нее внимательного взгляда.
– Нет, спасибо, – сухо поблагодарила Юлия. – Я на машине. Не беспокойтесь, – сказала она и, кивнув им, неторопливо пошла к выходу, стараясь держать спину прямо, зная, что они смотрят ей вслед. Ее пропускали, с любопытством здоровались, пытались заговорить, но она шла как автомат, молча, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать: «Оставьте меня в покое! Все!» Ей хотелось растолкать всех и броситься к выходу, в темную ночь, в пустую улицу. Ей было страшно. Яркий свет и мельтешение лиц пугали ее. Она отвыкла от толпы и такого света, ей казалось сейчас, что она раздета и они все рассматривают ее с жадным и недобрым любопытством. Это было не так, конечно, и она понимала это, но остановиться и заставить себя ответить не могла, испытывая даже не страх, а ужас…
Она добралась до машины, рухнула на сиденье и закрыла глаза. Приступ постепенно проходил. Дрожащей рукой она вставила ключ в замок зажигания. Мотор ожил…
Глава 3
Тени…
Прощальные стихи
На веере хотел я написать —
В руке сломался он.
– Я самая счастливая девочка на свете, потому что вы все у меня есть!
Юлия, улыбаясь, держала в вытянутой руке бокал с красным вином, искрящимся в свете ослепительной парадной люстры. Сверкал хрусталь праздничного стола, матово светилась скатерть, до звона накрахмаленная Лизой Игнатьевной, прохладно сияло столовое серебро.
– И у меня сегодня день рождения! Хотя, – продолжала она задумчиво, – я давно уже не девочка… – Уголки губ ее опустились, взгляд стал рассеянным. – Время бежит так быстро! – пожаловалась она. – Дни мелькают, просто безумие какое-то… не успеваешь… подумать… подумать… – Она вдруг рассмеялась: – Я, кажется, слегка… – Она сделала неопределенный жест рукой. – Слегка… самую малость… Я вся в тебя, мамочка, – ты, когда выпьешь, начинаешь хохотать, а папа непременно скажет: «Ну, начинается!»
О чем я? Ах, да, о времени! – она вдруг хлопнула ладонью по столу и сказала громко: – Эй, время, стой! Хоть на минуту! Хоть на секунду! Нет, на секунду мало, этого никто не заметит. Лучше на час. Или нет! Лучше вернись назад… Я подумала недавно, что вокруг нас становится все меньше и меньше тех, кто помнит нас маленькими… в распашонке, с первым зубом, в школьном платье, в белом фартучке…
Мамочка, помнишь, как горько я плакала, когда кошка Муся отняла у меня котлету? Я не помню ни Муси, ни котлеты, помню только, как ты рассказывала. А однажды я потеряла школьный портфель! И плакала от страха перед учительницей Людмилой Григорьевной, которую боялась, а вовсе не потому, что мне было жалко тетрадки и букварь.
«Тонкослезка!» – говорила соседка-портниха тетя Катя. У нее еще была такая странная фамилия… сейчас… сейчас… Вспомнила! Шарварок! Екатерина Даниловна Шарварок! А ее мужа звали Василий Иванович, был он военный доктор и носил длинные седые усы, как у Тараса Бульбы.
Я действительно часто плакала… по всякому поводу… и без повода. Кто-то сказал, одна французская
