ну да… – жалобно протянул камергер.
Герцог подался чуть вперед на своем возвышении.
– Полагаю, они добросовестно платят налоги?
– Платить налоги – это не совсем по их части, ваша светлость…
Воцарилось долгое молчание.
– Да-да, продолжай, – наконец поощрил герцог.
– Сказать правду, ваша светлость, они их вроде как и не платят. Так у нас повелось… одним словом, покойный король… Нет, в общем, не платят.
Герцог положил руку на кулачок жены.
– Нам все понятно, – холодно ответил он. – Вопросов нет. Свободен.
Камергер, отвесив краткий, торопливый поклон, по-крабьи ретировался из залы.
– Да уж! – крякнула герцогиня.
– Ничего не скажешь! – подхватил герцог.
– Вот как твоя семья правила этим королевством! Умертвить кузена было твоим священным долгом. Того требовало попечение о благе рода человеческого. Слабый должен уступить дорогу сильному.
Герцог вздрогнул. Она не уставала напоминать ему об убийстве. Нельзя сказать, что герцог чурался убийства как такового, в особенности если совершалось оно другими людьми по его приказу, а сам он получал возможность лишь присутствовать при исполнении. Однако убийство собственного родича, к тому же исполненное самолично, крепко засело у него в горле… или – герцог задумался – в печенках.
– Истинная правда, – выдавил он. – Однако хоть на первый взгляд страна наша так и кишит ведьмами, отыскать среди них тех трех, что торчали тогда на торфяной пустоши…
– Их всех ждет одна судьба.
– Ну разумеется.
– А твоя судьба – в твоих руках.
– Знаю, любовь моя.
Она попала в точку. Его судьба и впрямь оказалась в его руках. Стоило на миг закрыть глаза, и он видел тело, что скатывалось по ступенькам лестницы. Но не чудится ли ему? Из темного угла залы до Флема явственно донеслось чье-то сиплое, сдавленное дыхание. Но они определенно остались в зале вдвоем. Итак, он взял судьбу в руки, и она решила остаться там навечно. Герцог пытался смыть кровавые подтеки. Словно, вытравив их, он избавится и от своей судьбы. Он тер, скреб, драил зловещие следы до тех пор, пока в утробе его не родился вопль отчаяния.
В общественных заведениях матушка так и не научилась чувствовать себя раскованно. Остолбенев, что солдат при команде «Смирно!», матушка сидела за стаканчиком портвейна с таким видом, словно тот был редутом, который она воздвигла между собой и соблазнами мира.
Стаканчик же нянюшки Ягг, с которым та как раз сейчас расправлялась, был, по подсчетам матушки Ветровоск, уже третьим за вечер, и ведьма с горечью убеждалась в том, что приятельница на всех парах мчится по колее, обещавшей в последний момент разгула вознести ее на стол, где нянюшка в таких случаях отплясывала народные танцы, щеголяя исподним бельем и зычно распевая «Вот только с ежиком вышел прокол».
На столе россыпью лежали медяки. Витоллер с женой, усевшись друг против друга, быстро пересчитывали
