куль, задрал голову: покато изгибаясь, борт тянулся на много локтей ввысь, и ни одного силуэта над ним видно не было. По железу спускалась кукурилла, двойная улитка, – пара липких мешочков на концах мускульной пружинки. Она кувыркалась, прилипая то одним мешочком, то другим – каждый, по сути, являлся отдельной особью, живущей в симбиозе. Редкие твари; мякоть двойных кукурилл хорошо залечивала раны, а если ее перемолоть и смешать с некоторыми другими веществами, превращалась в дорогостоящую специю.
Он поплыл к корме. Немного выше уровня облаков между двумя щитами был вонзен тонкий гвоздь. Вошел совсем неглубоко – щиты очень плотно подгоняли друг к другу, – но все же достаточно, чтобы удерживать вес надорванного у горловины большого кошеля, висящего на длинном шнурке.
Гана оглянулся на святилище, вновь посмотрел вверх. Подгребая ногами, чтобы плечи оставались над поверхностью, снял с гвоздя шнурок и перекинул через голову. Из кошеля достал желейный прямоугольник с почти сотней вонзенных в него световых игл, полученных в провале от бултагарца Траки Неса, хитиновую трубку и рукоять, похожую на тельце гигантского кузнечика с круглым розовым отверстием на конце. Когда Гана вставил ствол в рукоять, та тихо чмокнула. Фавн Сив сказал, что это называется «крон» – живой пистолет, стреляющий световыми дротиками.
Сжимая его в правой руке, Тулага добрался до лоцманского трапа, нижняя часть которого достигала облаков, и пополз. Сверху доносились приглушенные голоса и звук шагов. Пока что на ладье никто не встревожился.
Он преодолел треть расстояния, остановился, прислушиваясь, вновь стал подниматься. Живой пистолет был зажат в правой руке. Когда Тулага поднялся еще на несколько локтей, со стороны святилища донесся вопль.
Каким-то образом Укуй забрался на крышу здания и теперь, стоя на краю, кричал, размахивая руками. На ладье раздался ответный крик, затем топот ног.
Продолжая подниматься, Гана запрокинул голову, вытянул руку с пистолетом. Над краем борта возникла фигура, матрос наклонился... Пистолет чихнул. Дротик, оставляя за собой тонкую световую линию, пронесся вверх и впился в смуглую грудь. Заорав, матрос отпрянул, после чего раздался звук упавшего тела.
Спустя несколько мгновений на палубе воцарилась тишина. Гана за это время успел преодолеть оставшееся расстояние, но выглядывать не стал: скрючился под бортом, прислушиваясь. Быстрые шаги, что-то скрипнуло... вновь тихо. Гана выставил голову, поворачиваясь, скользя взглядом по палубе.
На носу громыхнул выстрел, пуля расщепила дерево рядом с подбородком. Стрелял капитан Тук-Манук – слева от рубки мелькнул его силуэт. Перевалившись через борт, Гана покатился по палубе.
Некоторое время он лежал, распластавшись на досках и глядя вперед. Затем осторожно поднялся, выпрямился во весь рост с кроном в вытянутой руке.
Ничто не шевелилось, он не видел ни одного человека. На ладье оставались двое матросов, боцман, капитан и Камека. И лишь последний
