не видела их, но почему-то догадалась: верблюды! Без умолку стрекотали кузнечики.
Кто-то спокойный и властный отдал приказ на незнакомом языке, и её наконец подняли на ноги. И в тот же миг всё смолкло. Даже кузнечики, казалось, испугались чего-то и прекратили свой неумолчный стрекот.
Стоявший перед Анастасией немолодой человек – он никак не был моложе её батюшки – с широким смугло-желтым лицом внимательно разглядывал её маленькими, глубоко посаженными глазками-щелочками.
Он сказал что-то почтительно окружавшим его мужчинам, и к Анастасии кинулись сразу трое. Они стали срывать с неё одежду: мужскую, с косым воротом рубаху, кольчугу, штаны. И все бросали на землю. Кроме кольчуги. Ту передали главному. Он уважительно повертел её в руках, перебирая пальцами тонкие металлические кольца. Что-что, а ковать урусы умели!
Эту кольчугу подарил Анастасии князь Всеволод и, посмеиваясь, наблюдал, как она, готовясь к поездке, надевает её. Думал, верно, что она тешится, как дитя…
Но кольчуга отвлекла внимание степняка ненадолго, и глаза его опять вернулись к лицезрению беззащитной пленницы.
Она стояла перед ним в одной легкой исподней сорочке, красная от стыда. Степняк, видимо, хотел приказать что-то ещё, но, глянув в её полные слез глаза, на закушенную до крови губу, лишь махнул рукой, и Анастасию куда-то повели.
То, что с молодой княгиней происходило, она никак не могла постичь.
Настюшка, дочь боярина Астаха, со дня своего рождения жила среди добрых, любящих её людей. Шестеро сыновей было у батюшки. Шестеро, и одна дочь, которую обожали и родители, и братья, и няньки, и дворовые девки. Ибо была она и в детстве красива, как ангел, со светлыми густыми волосами и огромными зелеными глазами.
Выросла Настасья в неге и холе девушкой гордой, вольнолюбивой. Напасти всякие дом Астахов стороной обходили, а если что и случалось, у батюшки её Михаила Астаха хватало силы и влияния любую напасть от дома отвести. Если его дочь и знала, что на белом свете беды с людьми случаются, то, в основном, из сказок да страшных историй, кои рассказывали ей словоохотливые нянюшки.
Потому никак она не хотела верить в то, что нынче беда случилась именно с нею, и воспринимала происходящее как бы со стороны, близко к сердцу не допуская, только руки-ноги почему-то её плохо слушались.
Отвели полонянку в просторную юрту, где были одни женщины. Далеко не все желтолицые и раскосые, и гляди Анастасия вокруг зорким взглядом, поняла бы, что они такие же обездоленные, как сама княгиня.
Никто из женщин не сказал ей ни слова. О чем можно говорить с овцой, которую готовят к закланию? Анастасию они лишь раздели догола и мыли в несколько рук, не давая ей самой к телу притронуться. Будто просили у неё прощения за то, что помогают её мучителям. Смывают с неё дорожную пыль, чтобы покрыть позором.
На Анастасию надели прозрачные шальвары, тонкую невесомую сорочку, которая облепила её чуть влажные груди, не столько прикрывая их, сколько бесстыдно обнажая. Сверху надели тяжелую, расшитую
