а там…
Нукеров его решение удивило. Уж больно хороша была пленница. Может, порченая она? На всякий случай готовить для нукеров пищу ей не дозволяли. Она стирала, воду носила, ежели рабы-мужчины были заняты, собирала по степи сухую траву для лошадей…
Хан уж совсем забыл о ней, да его вторая жена Сандугач, что значит «соловей» как бы между прочим обмолвилась, что новая рабыня носит под сердцем ребенка. Тут светлейший на неё вовсе рукой махнул: просчитались его джигиты – вместо невинной девушки беременную женщину привезли.
Правда, сказали потом, что она – жена урусского князя. Только ему всё равно: хоть княгиня, хоть девка из харачу, лишь бы угождать умела.
Ничего, начнётся великий поход на Запад, красавиц-рабынь станут к нему сотнями привозить. И уж пятую жену Тури-хан найдет такую… Сам себе завидовать станет!
Глава четвертая
Сотника Аваджи его нукеры уважали, хотя и считали человеком странным. Ни в воинской доблести, ни в житейской мудрости равных ему не было, но юз-баши слишком часто… мылся!
Многие нукеры вообще сторонились воды, считая, что она вымывает здоровье из тела. Оставляет его открытым для самых страшных болезней. А сотник, возвращаясь даже из самых дальних и трудных походов, никогда, как другие, не заваливался спать в сапогах и верхней одежде, а всегда раздевался и обливал тело водой.
Джигиты шепотом рассказывали друг другу, что, когда юз-баши был простым нукером, он сам стирал себе одежду и чистил сапоги.
Сотник же считал, что ему просто достался чересчур острый нюх. Он слышал запахи, как охотничий пёс, и поначалу думал, что таким нюхом обладают все люди. Они тоже будут слышать исходящий от него дурной запах немытого тела, какой всегда донимает его в обществе других нукеров. Аваджи при одном виде воды всегда испытывал непреодолимое желание тут же вылить её на себя. У него даже тело начинало чесаться, если в течение дня он не мог хоть немного омыть себя.
Аваджи не знал, что именно его опрятный вид с самого начала привлёк к себе внимание хана, который тоже оказался любителем чистоты. Потом Тури-хан отметил, что, кроме стремления к чистоте, его нукер беззаветно храбр, ему предан и скромен. Потихоньку он стал приближать нукера к себе и ни разу не пожалел об этом.
Тури-хан выделил своему сотнику отдельную юрту и не без удовольствия увидел, побывав в ней однажды, что и в жилище сотника чисто и опрятно и нет в нём ничего лишнего. На стене висел лишь небольшой ковер, подле которого из грубого войлока была сделана лежанка. Не валялось никаких узлов, тряпок, как обычно бывает у мужчин, долгое время живущих без присмотра женщин. Те ухитрялись устраивать беспорядок в юрте сразу после того, как её убирала какая-нибудь рабыня…
Когда в курене появилась уруска, Аваджи был при хане. Стоял рядом, как простой тургауд. Всё видел. Как лежала она кулём на пыльной земле. Как краснела от стыда, когда сорвали с неё одежду. И глаза её зеленые, мокрые от слез.
Нет, тогда он сердцем не дрогнул.
