можжевельник? – спросила девочка.
– Зачем тебе?
– Обязательно нужен. Чтобы дым самовара пах можжевельником. Как в «Ёжике и Медвежонке».
– Да, Москве очень не хватает можжевелового дыма, – подумав, согласился Мыш. – Когда я вырасту, у нас будет столько можжевелового дыма, сколько мы захотим.
– Интровертище, да ты, оказывается, романтик! – толкнула его плечом под пледом Ветка.
– Ещё какой. Но очень глубоко внутри. Очень.
За окнами рыба Москва-река.
Я – москварик, Ветка – москварика.
Лунные отсветы на чешуйках большой реки.
Москварики рады, смеются москварики.
Падают листья на камни и огоньки.
Засыпает Москва-река, но не москварики.
Лёд стянул гранит рёбер реки.
Спокойной ночи, мама. Москварики играют в снежки.
Завтра будет весна, весёлые настанут деньки.
Место москвариков здесь, у Москвы-реки.
За сценой. Сгоревшее село
Гном уколол им пальцы шипом, произнёс «удачи!», и перед детьми раскинулась степь – разнотравье, жёлто-зелёное море, по которому ветер гнал широкие волны.
Идти было легко, травы стелились под ногами, мягкие, как шерсть огромного зверя. Запахи, сухие и сильные, кружили головы, от треска кузнечиков звенело в ушах.
Большая белая птица пролетела над ними.
Ворон, указывая направление, летел медленно и низко, и дети двинулись за ним.
Они красиво смотрелись с высоты: белая птица и двое детей посреди огромной, как океан, степи.
Гряды травяных волн, поднимаемые ветром, перекатывались через пространство.
Птица привела их к остывающему пожарищу. Под безоблачным, спокойным, как синий плат, небом догорали, исходя едким дымом, избы безвестного сельца. Земля вокруг была избита воронками разорвавшихся снарядов.
Что это было за село? Какого века? Какого народа? Кто сжёг его и зачем?
Дети шли меж обугленных брёвен, покрывшихся глубокой чёрной корой.
Наверное, где-то тут же, в завалах, лежали и останки людей, но огонь вычернил и их, сделав неотличимыми от сгоревшего дерева и так спрятав от глаз детей.
Ворон летел медленно, еле поднимая крылья, поддерживаемый потоками горячего воздуха, поднимающегося от пожарища.
Мыш шёл и каждую секунду боялся, что он, или, хуже того, Ветка, увидит мёртвого человека.
Ветка вскрикнула жалобно и протяжно. Мыш повернулся к ней, уверенный, что его опасения оправдались, но нет, Ветка стояла, подняв ногу, и из подошвы её башмачка торчал гвоздь с куском сгоревшей доски.
Мальчик вытащил гвоздь, снял башмак, кровь со ступни девочки закапала на чёрное дерево и лёгкий прах золы.
Мыш аккуратно очистил ранку, высосал черноту, то и дело сплёвывая красную слюну.
– Больно? Больно? – спрашивал он девочку в перерывах.
