закрылась. Эрик, приказывая начинать, присел в кресло.
– Госпожа в день середины осени была доставлена в Дивную долину и принята своим опекуном лордом Дарэлом, – сухо отрапортовала Цисса.
– Как она?
Цисса держалась уверенно, всеми силами пытаясь не выдать чужой тайны, которую обещала сохранить.
– Милорд, кое-что произошло.
Хорошо, что ей было что рассказать, это объяснит смятение.
– Что?
– Когда мы покинули сень зачарованных лесов, госпоже стало плохо. Прямо за границей охранных печатей, словно ее ждали и хотели сломать.
– Что ты сказала? – поднялся Эрик. Боги, со всей этой чехардой, он позабыл о враге, который не дремлет.
– Кто-то попытался ментально атаковать госпожу.
– Что с ней? Как она? – Ему нужно к Алире. Необходимо лично убедиться, что она в порядке, что зло не успело просочиться внутрь и приклеить к ее пальцу заговоренное кольцо! Ну зачем она его сняла! «Чтобы с тобой развязаться», – шепнул внутренний голос. Эрик не имел права требовать от нее носить его знаки, но это было не желание держать ее подле себя, по крайне мере не только оно, это гарантия ее безопасности.
– Миледи в порядке, – мягко произнесла Цисса, успокаивая, видя, как он внутренне мечется. – Она отбилась. Я не знаю, как, – это действительно удивительно, – но все индары почувствовали, что тревога ушла. И заговоренное кольцо приняло ее.
– Надела? – Цисса кивнула. Эрик выдохнул. Умница. Какая Алира умница!
– Хорошо, можешь идти, – наконец отпустил он.
Эрик искупался у себя. На влажное тело накинул тяжелый парчовый халат и, потягивая вино, посмотрел на дверь, ведшую в спальню королевы. Кем он чувствует себя? Нет, уж точно не жертвенной овцой, которую отправляют на заклание. Но и от страсти не сгорает, увы. Их с Наримель любовь всегда была больше нежная, чем страстная. Раньше ему этого было достаточно… И теперь будет! Стремительно преодолев расстояние, коснулся ручки. Комната окутала темнотой ночи. Эрик закрыл глаза, давая им привыкнуть.
Приблизившись к кровати, он едва смог различить тонкую фигурку, расположившуюся на самом краю. Присев рядом, погладил ее по волосам, вглядываясь в прекрасные голубые глаза. В них не было испуга или страстного томления, только осознание неизбежного. Эрик провел пальцем по ее губам, прежде чем припасть к ним. Он попытается заново разбудить ее чувственность.
Наримель с терпеливой покорностью принимала его ласки, безропотно подчинялась ему. А Эрик никогда в жизни не чувствовал такого непринятия. Его сила, та, что свободна от разума, сопротивлялась, отторгала эту близость. Боги, он только усилием воли, через боль, заставил себя излиться, но не в лоно, а на простыни: очевидно, они оба хотели, чтобы соитие и все, что с ним связано, быстрее подошло к концу. Эрик обнял Наримель, понимая, что никто из них не получил удовольствия сегодня.
– Милорд, в моей душе царит мир и покой, плотские радости больше не волнуют меня, – тихо призналась она, опуская
