ворочалась, защищалась. Чем закончилась эта схватка, Сашка так и не узнал. Пег пронес его, и еще минуту спустя, когда Сашка совсем уже задыхался от вони, что-то легко толкнуло его в лицо, и мир снова стал наполняться красками и жизнью.
Двушка! Слизь болота быстро таяла на куртке. Скатывалась шариками, исчезала. Впереди надеждой брезжил утренний свет – там была Первая Гряда. С каждым взмахом крыльев она становилась все ближе. Накрененные стволы сосен безошибочно указывали направление. Наверное, и соснам хотелось к свету, но сдвинуться с места они не могли и тянулись вершинами.
Сашка смотрел вокруг. Жадно и глубоко дышал и все никак не мог наполниться воздухом. Мысли оттаивали. Убыстрялись. Приобретали четкость и блеск. Кавалерия как-то сказала, что на двушке люди умнеют. Человек не то чтобы меняется, но становится глубже и полноводнее, как весенняя река.
Сашка пил двушку глазами: небольшие полянки, речушки, шерстяную шероховатость протянувшегося под ним леса, по которому хотелось провести ладонью или коснуться его щекой, – и все пытался сформулировать, что здесь его привлекает. И понимал, что привлекает незавершенность. Их мир закончен и даже начал частично разрушаться. Исчезли многие звери, птицы и рыбы, загрязнялась вода, таяли ледники. «Посыпалась тушка! Пора завязывать!» – говорили в таких случаях на боксе. Болото не только завершено, но уже и уничтожило себя. Этот же мир был новый и незаконченный. Как скульптор, лепящий из глины, набрасывает на свою работу мокрую тряпку, чтобы глина не растрескалась, так и на этот мир словно было наброшено покрывало незавершенности.
Недоставало каких-то штрихов. Несколько движений мастера, одаривающее жизнью дыхание, – и этот мир вспыхнет и заиграет.
Сашке стало жарко. Поддетые под шныровскую куртку свитера сделались помехой. Не слезая с седла, он принялся разоблачаться и дораздевался до того, что упустил один из свитеров и едва не выронил куртку. Сашка с сожалением скользнул глазами по удалявшемуся свитеру. Свитер падал неровно, то надуваясь от ветра, то скатываясь в тряпочку. Он был белым и чем-то напоминал подстреленную чайку.
Вскоре Сашка был у Скал Подковы. Правда, не там, где всегда. Сахару не хватило опыта, а Сашке – знания местности, чтобы его направить. От обычного шныровского прииска он отклонился километров на двадцать. Места были незнакомые. Скалы ломкие, сероватые, с глинистыми и песчаными вкраплениями. Отдельные гигантские глыбы далеко отбежали от основной гряды и торчали из земли, врезавшись в нее острыми краями. Будь с Сашкой Рина, она бы сказала, что здесь буянил титан, пробивавший сквозной проход через Первую Гряду. Крошил скалы, отламывал, в гневе отшвыривал – и вот следы его ярости.
Первым побуждением Сашки было лететь вдоль гряды, но потом он подумал, что привычный прииск – хорошо, но почему бы не поискать и здесь? Он снизился и привязал Сахара к одинокой сосне, далеко выступившей из общего строя, точно для того,
