мы сучьего сына потрепали теперь далеко не убежит.
Будь здоров. Сказал горбоносый.
Ага. И тебе не хворать.
Через несколько минут они, опережая оставшихся, на лошадях двинулись навстречу рассвету, и уже совсем скоро их общий мерцающий силуэт растворился в крепкой предрассветной дымке, будто их и не существовало.
Мне казалось вы единомышленники. Сказал кареглазый.
Наверно солнце в глаза светило. Ответил горбоносый.
Он в одиночку с пленником сладит?
С самим собой справляется. И тут сможет. Он в поле не обсевок кого хочешь за пояс заткнет. За него не тревожься. Он до встречи со мной всю жизнь как у Христа за пазухой один был.
Ни у кого запас удачи не безграничен.
Горбоносый ничего не ответил, только зевнул.
А у тебя самого близкие люди есть? Спросил кареглазый.
Конечно. Только они далеко. А я здесь.
Ясно. А женщина?
Была. Но уже лет пять как созерцает обратную сторону гробовой доски. Границы неба в царстве Аида.
Ясно. И детей нет?
Не имею сынов не имею и горя от сынов.
Ясно.
Кареглазый спросил, есть ли резон ждать, что длиннолицый сдержит слово, но горбоносый промолчал, размазывая ладонью раздавленных комаров по вспотевшей шее, красной и блестящей.
Деньги покоя не дают?
Спросил он затем.
Кареглазый промолчал.
Не видать ему денег, как своих ушей.
Кареглазый посмотрел на горбоносого.
Как это? Спросил он.
Не буду утомлять тебя подробностями. Скажу только, что это дело лично мне поручено и деньги заплачены вперед лежат в банке на мое имя только я могу распорядиться ими.
Кареглазый недоуменно ухмыльнулся.
Они дождались, пока не выкатилось солнце, золотое и сияющее, как отполированный самовар, и стало продвигаться по светло-голубой акватории неба пылающим галеоном. Его движение словно спровоцировало некую волну освободительного движения, ибо вслед за этим самозваным полководцем в куклуксклановском колпаке с кисточкой, как у беспечного героя какой-нибудь детской сказки, вслед за этим чудом, небесным светилом, волочилась и его многопарусная армада, состоящая преимущественно из худосочных облаков в лучистом обрамлении, одно из которых усердной галерой с подчеркнутыми рядами весел вырвалось далеко вперед всех остальных, переливаясь и рдея, и меняя форму и окрас на ходу, как чешуя змеи. Они, против своей воли завороженно наблюдая за рассветом этой солнечной империи, какое-то время не трогались с места.
Камень, сказал горбоносый, и кареглазый посмотрел на него.
Что камень в сердце своем остается камнем сколько его не обтесывай ничего не отыщешь кроме камня. Так и солнце сколько не
