спросом сейчас. Дескать, потому у него осталась только одна. Но теперь, если вдуматься, я понимаю – она была довольно-таки пыльной. Может, снять?
– Нет-нет-нет. Оставайся в ней. Она тебе идет. И кто знает – может быть, благодаря тебе мода обретет второе дыхание! – С трудом сдерживая смех, герцог повернулся к Марии. – Дорогая, это тот самый джентльмен, о котором я тебе рассказывал. Пусть его внешность тебя не обманет; на самом деле он весьма благоразумен.
– Здравствуйте, – сказала Мария, протягивая руку.
Сенлину было трудно разглядеть в деталях выражение ее лица сквозь искажающие цветные линзы маски, но голос был отчетливо холоден. Интересно, рассказал ли Вил ей про предложение? И что она думает о мужчине, который хочет продать ее по частям?
Сенлин коснулся ладони Марии и почувствовал дрожь ее пульса, а может быть, это была дрожь его собственной руки. Он поклонился:
– Очень приятно познакомиться с вами, мадам.
Она быстро отдернула руку и, прежде чем Сенлин успел выпрямиться, снова схватила герцога под локоть. Он не мог не чувствовать себя уязвленным их близостью.
Герцог настоял, чтобы они выпили до того, как заговорят о делах. Вил объявил о намерении напоить Сирила «как следует», и кампания началась с бокала шампанского в одной руке и джина с тоником в другой. Чувствуя себя нервным и незащищенным, Сенлин без особого труда играл роль неуклюжего боскопа. Маска мешала ему пить, приходилось поворачивать голову набок и заливать напитки в угол рта. Вильгельм находил в высшей степени забавным то, как часто Сенлин проливает на себя выпивку и брызгает слюной, и поэтому предлагал тост всякий раз, когда к их кружку присоединялся вновь прибывший.
Сенлин говорил мало, хотя никто, казалось, не обращал на это внимания. Придворный Круг продолжал заполняться, и, соответственно, все больше знати тянулось к герцогу и герцогине. Знаменитая пара распоряжалась чужим вниманием с отработанным изяществом. Они знали каждого графа и барона по имени. Вил шутил с лордами по поводу их раздавшейся талии, седеющих висков или истощающегося состояния. Он превращал то, что могло быть оскорблением в устах человека попроще, в насмешку – столь нежную, что она казалась комплиментом. А Мария тем временем слушала дам, и каждая стремилась поразить ее своими победами над ленивой служанкой, сплетницей-лавочницей или расточительным мужем. Сенлин наблюдал за этими банальностями со стороны, почти забытый, за исключением тех моментов, когда герцог произносил тост.
Стараясь не таращиться на Марию, Сенлин придумал своеобразный внутренний таймер: он декламировал в уме балладу, которую она очень любила, и на это уходило около минуты, а потом он позволял себе медленно, мимоходом взглянуть на нее. Казалось вполне вероятным, что она не увидит его глаза сквозь линзы маски, но не от страха быть замеченным он сдерживал взгляды. Когда он смотрел на нее, у него возникало желание сорвать маску с лица и заявить о себе – пусть бы она увидела его, пусть бы они разделили это неловкое волнующее воссоединение, даже если это
