болтовню очередного доки от психоанализа.
Полутьма лифтовой шахты китовой пастью обрушилась на кабину. Полосы сигнальных огней периметра запрыгали однообразной чехардой вниз. Незаметно и как – то вкрадчиво внутреннее освещение заполнило прозрачный аквариум с единственным пассажиром и в обзорной стене Эберг заметил собственное отражение. Время от времени оно истончалось и таяло в ещё ярких от солнечного света межъярусных просветах. Размытые контуры буквально ещё недавно безбрежного аппера начали приобретать чёткие границы и соотносясь с быстротой движения лифта съёживаться на манер шагреневой кожи уносясь вниз. Отражение же теперь становилось более контрастней и ненадолго стабильным. Пока лифт двигался вверх Пауль оценивающе присмотрелся к зеркальному близнецу. Уж не так часто он это делал…
Руки для удобства убраны в карманы плаща, небрежно расстёгнутого, и из под которого, выглядывает поношенный свитер поисковика. Средний рост; сутулость фигуры стала более выраженной. Волосы из коротких, за последние время, стали более объёмными, а потому приобретали неуправляемость и склочность. Высвободив руку Пауль пятернёй попытался придать хоть какую – то видимость нормальной причёски, всё более всматриваясь в своё отражение. К собственному удивлению отметил, что лицо уже начинало терять моложавую худощавость и упругость, проявилась, пока мало заметная округлость щёк. Лицо действительно подкачало, в особенности, за последние два – три месяца : открытый широкий лоб оголился залысинами и избороздился явно заметными линиями отчётливых морщин. Портретность не радовала, а более вызывала жалость и сожаление. Да и не мешало бы побриться, мелькнула мысль после привычного поглаживания подбородка.
Человеку, основное время которого предоставляется самому себе, весьма сложно оставаться в объективной позиции. Ему стоит больших трудов придерживаться стороны внешнего наблюдателя за собственными реакциями вот так, наедине с самим сабой. Да в принципе это практически невозможно, так стоит ли оно того? Наверняка…
Вздёрнув бровями Пауль обратил вдруг на одну особенность, о которой не вспоминалось всё то послерейдовое время, которое он провёл на Земле – он перестал улыбаться. Губы жёстко стягивались в подковообразную линию придавая всему лицу измождённость. Как странно, но такое привычное и по – детски наивное чувство, вызывающее положительную реакцию как улыбка, он незаметно для себя совершенно потерял. В отрезвление его вернул циферблат часов высвечивающий непонятную ересь на стекле – просто, как и он сам в стекле лифта отобразилось отражение таймера . Оказывалось, что у него в запасе оставалось ещё четверть часа.
После возвращения Эберг всё более погружался в неискушённую жизнь обычного человека, даже не стараясь разбавлять праздность и скуку повседневности надуманной целенаправленностью. Подобный грех всё чаще охватывал его, медленно, неотвратимо,
