увидел поодаль сидящего с удой на орудийном ящике лейтенанта Герринга и впервые не отдал ему честь, а только поглубже надвинул свой меховой картуз. Лейтенант Герринг пожал плечами, повернулся к Кузьмину спиной и продолжал ловлю с истинно скандинавской невозмутимостью. А ещё через несколько дней капитан Кузьмин получил приказ от самого государя.
«Видит Бог, что я хотел мира, как только может его хотеть государь и христианин. Но мой любезный брат Густав, воспламененный мечтами былого владычества шведского и ослепленный интригами британского кабинета, дерзнул исторгнуть у России то, что по праву было завоевано шпагою моего славного предка Петра Великого. Итак, шведский король придвинул свою границу в такую близость нашей столицы, откуда уже ни мы, ни наш храбрый народ не можем равнодушно наблюдать его враждебных демонстраций. Со скорбью в сердце, но твердою рукой, данною мне властью приказываю тебе, Кузьмин: на рассвете 9-го февраля пересеки Кюмень и не влагай меч во влагалище, пока хоть один шведский солдат будет находиться по сю сторону Ботнического залива.
Остаюсь благосклонный к тебе Александр».
На рассвете 9-го февраля, выйдя из караульного дома, в котором он бодрствовал всю ночь, лейтенант Герринг приложил к глазу зрительную трубку и увидел на том берегу колонну усатых русских всадников на огромных рыжих конях, в сияющих шлемах с высокими гребешками, с трубами и развернутыми знаменами. За конницей длинной черной полосой змеилась пехота, а на пригорке дымила фитилями батарея единорогов. Герринг решительно захлопнул свою трубку и произнес на латыни: «Alea jacta est»2, ибо он был человек довольно образованный. Затем он написал прощальную записку жене, в которой просил её, если ему не суждено вернуться из сегодняшнего боя, не быть слишком строгой к малышу Оле, но и не слишком ему потакать, и выучить его в Стокгольме на моряка, а лучше – на пастора. Выходя из караульного дома и садясь на коня, лейтенант Герринг невольно заметил, что нынче дует почти весенний юго-восточный ветер и клев должен быть особенно хорош.
Итак, авангард русских драгун и цепь шведских егерей выстроились напротив друг друга, на расстоянии ружейного выстрела, и с полчаса стояли под мокрым снегом, ибо сделалась мятель, и не решались предпринять каких-либо действий ни с одной, ни с другой стороны. Около девяти, когда стало совсем светло, к капитану прискакал ординарец и сообщил на словах, что все силы собрались. Трубач сыграл сигнал «к бою», капитан Кузьмин пришпорил своего коня и въехал на мост. С истинно шведской горячностью лейтенант вырвал заряженное ружье из рук одного из своих солдат и выбежал ему навстречу.
Капитан Кузьмин на коне и лейтенант Герринг с ружьем в руке остановились шагах в двадцати друг от друга и отдали друг другу честь, поелику, превратившись в противников, остались благородными людьми и не перестали друг друга уважать.
– Что вам угодно, мосье капитан? – спросил Герринг по-французски, ибо, как я уже говорил, он был весьма образован.
– Я
(Лат.) Жребий брошен
