с Швецией была ещё война, также победоносная, но чересчур легкая. Только вот вряд ли наш дока сможет найти в энциклопедии нечто большее, чем даты – 1808 – 1809 годы, да и его учителю истории навряд известно многим более.
Отчего такое небрежение к войне победоносной и, безусловно, удачной, из которой любой европейский народ раздул бы целую Илиаду? Откуда сия непонятная стыдливость от успехов при столь же удивительном упоении самыми позорными поражениями? Откуда это добровольное унижение в глазах тех, кто и на вершине нашей славы почитает нас ордою хамов и рабов? В Париже в честь подобной войны называли бы мосты и набережные, в Лондоне воздвигали бы триумфальные колонны, в Берлине открывали бы музеумы. В России, сколько мне известно, есть лишь хуторок Кваркено где-то в землях Оренбургского казачьего войска, поблизости сел Париж и Фер-Шампенуаз.
Прежде чем начать массовое убийство людей фабричным способом, каждое из правительств, затеявших таковую бойню, отчего-то считает необходимым публично заявить, что делает это единственно из соображений миролюбия. Шведская сторона до сих пор твердит, что Россия набросилась на неё без малейших оснований, как дикий медведь из-за дерева кидается на маленькую девочку, собирающую в лесу малину. И таковая точка зрения кажется убедительной большинству европейцев, натурально не ожидающих ничего хорошего от северной деспотии. Русские, из обычного своего самоуничижения, вообще-то склонны соглашаться с этим мнением. Но у российского правительства, как у любого другого, была и своя уважительная причина для нападения.
Для того, чтобы привести её в точности, мне бы понадобилось поднимать царские манифесты той поры, но, сколько я припоминаю, шведский король, кажется, выдвинул России какие-то немыслимые притязания на Старую Финляндию, которые опечалили нашего чувствительного монарха, а российский кабинет предложил Швеции раздружиться с Англией, которая в позапрошлом году была нашим вечным другом и естественным союзником русского народа, а в прошлом году сделалась его естественным соперником и исконным врагом. К тому же, французский император Наполеон из корсиканского чудовища превратился в нашего любезного брата. А сумасшедший Густав VI Адольф все по инерции считал этого гениального, миролюбивого человека дьяволом и антихристом. Шведы сделали что-то нехорошее с нашим послом Алопеусом, то ли где-то его удержали, то ли, напротив, куда-то послали самым неприличным образом. И гордый Росс, не выдержав позора, обнажил свой меч!
Негласно все, конечно, понимали, что дело здесь не в обиде за нашего посла, странностях шведского короля или исторической приязни каких бы то ни было наций. Убийство посла Грибоедова в Персии, чудовищное и вероломное с любой точки зрения, пошло только на пользу российской политике и послужило поводом для нескольких безотказных требований нашего царя ихнему падишаху. А исконные потомки крестоносцев, Франция и Англия, дружно объединились в Восточную войну с магометанами турками, чтобы сообща искусать
