него. Он сознавал, что его предложение открыть всю правду было неискренним – оно вырвалось просто под влиянием минуты; если б брат признал это предложение, ему пришлось бы горько раскаиваться.
Лайонель старался уверить себя в том, что его брат был сильным человеком, никогда не теряющим власть над собой. Но есть предел тому, что может вынести человек, как бы силен он ни был. Если это будет так, то что ждет его? Ответом на это была картина, которую он не имел сил себе представить. Опасность была теперь больше, чем если б он сразу признался. То, что он тогда мог рассказать, заслужило бы некоторое внимание, так как он был человеком незапятнанной репутации, и слово его имело вес. Но теперь никто ему не поверит. Из его молчания и из того, что он допустил, чтоб несправедливо обвинили его брата, сделают вывод, что он труслив и бесчестен, и, значит, нет оправдания его поступку. Не только его безусловно осудят, но суд будет позорный – все честные люди станут презирать его, и ни одна слеза не прольется о бесчестном человеке.
Он пришел к ужасному заключению, что, желая спасти себя, он запутался еще больше. Если Оливер заговорит, то он пропал. И он снова вернулся к вопросу: какая гарантия у него в том, что Оливер не заговорит?
Боязнь эта стала мучить его день и ночь, и, несмотря на то, что лихорадка у него прошла и рана его совсем зажила, он оставался бледным и тощим. Войдя как-то днем в столовую, которая была любимым убежищем сэра Оливера в доме в Пенарроу, Лайонель застал своего брата сидящим в размышлении, оперев локти на колени, положив подбородок на ладони и глядя в огонь.
– Почему вы сидите перед огнем, как старая баба? – проворчал он, давая выход поднимавшемуся в нем раздражению.
Сэр Оливер обернулся и взглянул на него с кротким удивлением. Потом подошел и положил руки брату на плечи.
– Дорогой, – сказал он и потряс его, – что с вами? Вы худы, бледны и совсем на себя не похожи. Вот что я придумал. Я снаряжу судно, и вы отправитесь со мной на мои старые места набегов, там настоящая жизнь, жизнь, которая вернет вам вашу силу и жизнерадостность, и, может быть, также и мне – что вы на это скажете?
Лайонель посмотрел на него – глаза его оживились. Потом ему явилась одна мысль – мысль настолько низкая, что краска вновь залила его щеки, так ему стало стыдно. Если он отплывет с Оливером, то люди скажут, что он участвовал в преступлении брата.
Он сам отлично понимал, насколько презренны были его мысли, и ненавидел себя за них. Но он не мог избавиться от них. Это было сильнее его воли.
Брат его, видя его колебания и неправильно истолковав их, повел его к огню и усадил.
– Послушайте, – сказал он, сев напротив него на стул. – Здесь на рейде за Смисиком стоит отличное судно. Вы, вероятно, видели его. Его шкипер – отчаянный искатель приключений, по имени Джеспер Лей; его каждый день можно найти в пивной в Пеникумуике. Я давно знаю его. Можно получить и его и его судно. Он готов на любое приключение, начиная от потопления испанских судов до торговли рабами, и за хорошую цену мы можем купить его тело
