были настоящим испытанием на выносливость, зато потом все наладилось, все освоились, включились в рабочий режим и работа пошла веселее, увереннее. Все поняли главное, – они справляются с заданиями не хуже взрослых, появился азарт и желание доказать всем, что это уже не дети, а вполне взрослые, самостоятельные люди.
Самым сложным и увлекательным делом оказалось общение с лошадьми, а их было шесть разномастных, больших и сильных, не всегда покладистых и смирных животных. Норовистый, непредсказуемый Воронок, скачущий галопом к водопою, внезапно мог остановиться как вкопанный, и седок летел через голову, рискуя покалечиться, кубарем на землю. Пожилая, рыжая с проседью Ломиха входила по брюхо в воду с седоком, не торопясь, со свистом цедила сквозь зубы прохладную влагу, а затем медленно заваливалась на бок, желая притопить «помеху» на спине. Или гнедой Красавчик с густой гривой и стриженной челкой, махнашками вокруг казанков и копыт, всегда норовил зайти спереди и лягнуть лошадь в грудь или куснуть молодыми зубами то за ногу, то за плечо… А еще была в конюшне одна лошадка белой масти, трехлетняя резвая кобылка Красавица, которая вынюхивала у всех подошедших ладони в поисках корочки хлеба, и часто ее находила. Эту ласковую и умную лошадку конюх Тольша запрягать не давал, жалел ее и берег от изнурительной работы под жарким солнцем, от злобного натиска полчищ кровососущих оводов и слепней, влекомых запахом пота лошадей, оберегал, как старший брат свою сестренку.
В конце очередного рабочего дня, искусанные слепнями, поджаренные лучами солнца, пропотевшие и уставшие до чертиков, мы распрягали лошадей, садились верхом без седел, а иные пешком и устремлялись к спасительному пруду, где вволю купались, поили лошадей, заботливо их мыли, терли, затем стреноживали и отпускали на ночь пастись на лугах вокруг воды. Мы, уже не сговариваясь, продолжали заниматься приятным знакомым делом – варить «шулюм»; кто-то с удочками садился на берегу и сноровисто тягал карасей одного за другим, другие таскали хворост для костра, кашевар ставил котел, чистили старую картошку и рвали полевой лук, он же звался чесноком. За веселым ужином припоминали курьезы рабочего дня, при этом сгущая краски и привирая, добродушно подначивая друг-друга; когда луна выкатывалась на небо, сытая ребятня удобно располагалась вокруг костра на прогретой солнцем поляне. Июльская ночь зажигала на бездонном, черном небе тысячи сверкающих звезд, все вокруг торжественно замирало и засыпало, лишь неутомимые кузнечики продолжали свой стрекот да где-то недалеко, изредка фыркая, хрумкали сочной травой работяги-лошади, серыми тенями медленно передвигались по лугу, в такие моменты человек становился серьезным и задумчивым, не хотелось болтать по-пустому, или чудачить, мир священной тишины входил в тебя и ты растворялся в нем, становясь частью этого мира.
О чем думали мальчишки, широко раскрыв глаза и разглядывая загадочное, бездонное небо? Мы вряд ли узнаем, но можно все-таки предположить, что тогда они были наполнены тихим счастьем… Затем все неспешно направлялись к
