счастье, но пытка воспоминаний времени отрочества, проведённого в заточении у турок, несла мрак, затаиваясь где-то глубоко. Дочь то будет иль сын – не беда каким младенцем разрешится жена. Беда в участи детей княжеских. «Налог кровью» – фраза, пульсирующая ужасом испытаний, перенесённых самим Владом. Если обычай повторится, то его ребёнок пойдёт как единственный особенный узник.
С одна тысяча триста шестьдесят пятого года турки начали создавать армию из необычайно обученных воинов, наречённых янычарами, часть из которых определяли в капыкулу, коими полностью владел султан, держа рабами. Туда отбирали особенных отпрысков – наследников престолов восьми лет от роду и более. В то место и попал князь Дракула, когда был совсем мальчишкой.
Дурно стало Владу от предчувствий. Опустившись на скамью дубовую подле алтаря пред распятием в опечаленном обличие, он призадумался, не замечая вблизи себя служителя церкви, который при виде князя замешкался, не решаясь сразу окликнуть, учтиво хранил тишину. То был старинный добрый друг Лукиан, монах-отшельник, кому князь Дракула был обязан жизнью. Почтительно монах оставил его на молитву, удалившись в уголок, начал смиренно и тихо править свечи, да подливать в храмовые светильники елей. Запах благовония церковного рассеялся ароматом, пронзив остриём незримым плоть человечью, осев внутри едва всколыхнувшимся покаянием, дающим надежду светлую. Князь закрыл глаза, глубоко вдохнув, шепнул отчётливо: «Господи! Помоги, прошу!..» – но шорох отвлёк его.
– Здравствуй, князь… – тихо поклонился пред ним монах. – Ты хотел видеть меня? Что тяготит тебя?
Дракула отвел тяжёлый взор, прикрыв веки и затаив дыхание, не решался слово молвить, лишь рвалась мысль в нем мольбой немою. Тишина окутала.
– Исповедуйся мне, коль груз держишь непосильный. Господь милостив!
Треск тлеющей свечи нарушил тишину, словно преломив в князе молчание могильное пред свидетелем божиим, и он заговорил:
– «Дань! Твои сыны и ещё сотня мальчиков. Отдай без боя, внуши преданность мне! Не Венгерии!» То услышали мы, когда прибыли к отцу в Адрианополь. Султан Мурад оставил нас силой. Мне было четырнадцать от роду. – Влад прервал воспоминания, глядя священнику в глаза. Точно вчера он ощутил изуверства, какими взращивали янычар, порождая воинов, убивающих без сожаления. Лицо его стало искорёженным в момент. – Не за себя боюсь. И не пред участью былою впадаю в уныние. Княгиня моя возлюбленная первенца ожидает. Каюсь в страхе о детях моих. О чём-то подобном, что со мною случилось да братом Раду.
Князь Дракула говорил, а священник внимал молча, не сбивая с толку. Чуткость отца Лукиана отразилась во всём лике его: цепком взоре, в руках, опущенных на колена его, ладно сложенных крест-накрест, и в смиренно поникшей голове.
– Мы пребывали в Эдирне. Я мог приглядывать за братом – мал он был совсем. Но настигло время, когда разделили нас. По несговорчивости отправили
