уже остывший, снова побагровел.
– При чем тут собака? – угрожающе начал он. – Ты что имеешь в виду? – И тут же, без всякого перехода, хрипло захохотал, хватаясь за бока.
Отдышавшись, он выбил из пачки сигарету и наклонился к моей зажигалке.
– Дежавю, – невнятно произнес он. – Помнишь того мопса в пятиэтажке на Слепцова?
– Ну, – сказал я. – Только теперь у нас не мопс, а лабрадор. Кличка Брюс. Так куда же подевался Брюс этот самый?
– Хрен его знает… – Гаврюшенко поднялся, взглянув на часы. – Давай, собирайся – половина десятого… Наверно, хозяева отпустили, еще до того… Или сам сбежал. А может, и дети забрали. Я его, во всяком случае, не видел ни разу.
– То есть, если я правильно понял, вы считаете, что Кокорины отпустили лабрадора перед тем, как последний раз сесть за стол? Из гуманных, так сказать, соображений? И после этого пес больше домой не вернулся? Быть этого не может!
– Это еще почему?
– Не тот характер. Лабрадоры так себя не ведут.
– Ведут или не ведут, а пса там не было. Ни сразу, ни потом. И соседи его не встречали. Поинтересуйся у родственников.
– А как же. – Я поежился: от водоема уже тянуло ночной сыростью. – Сигнализация, значит, сработала сама по себе. Я правильно понимаю?
Мой бывший шеф пропустил реплику мимо ушей и подвел черту:
– Что касается картины, то я о ней и слышать не желаю. По крайней мере до тех пор, пока факт хищения не будет установлен. Вот тогда – милости просим. В этой тусовке столько всякого – черт ногу сломит…
– В какой – этой?
– Ну, там, антиквариат, галеристы, коллекционеры… Чистой воды бордель.
– Ясное дело. – Я потянулся за курткой. – Тут и спорить не о чем.
Гаврюшенко погасил свет в предбаннике. В темноте сразу подала голос лягушка. Кроны сосен в тишине позднего вечера парили неподвижно, будто литые из черного чугуна, вдалеке светились огни полковничьего особняка. Там никого не было видно, но едва мой спутник запустил двигатель, фонари вдоль подъездной аллеи дружно вспыхнули. Надо думать, все это время хозяйский глаз за нами присматривал.
Владелец особняка, однако, появился всего на несколько секунд – чтобы лично привести в действие автоматические ворота. «Спасибо, Иваныч! – крикнул Гаврюшенко, опустив стекло. – За мной не заржавеет!» Тот помахал с выражением каменной бабы с кургана, и мы покатили, свернув в совершенно другую сторону – в глубину района, застроенного частными домами.
Через два квартала «хёндэ» тормознул у обочины. Справа тянулся невысокий штакетник, за ним просматривались старые низкорослые яблони. Грубо обточенные шары антоновки светились в темноте, словно натертые фосфором.
– Вот он. – Гаврюшенко выключил приемник и откинулся на сиденье.
– Кто? – спросил я.
– Дом Кокориных. Улица Браславская,
