торые никогда не болели. В разной степени, разумеется. Для каждого человека встречи с болезнями – разные. В трех моих рассказах повествуется о нескольких моих встречах с болезнями. Происходили они в разные годы, и болела не только я, но и мои близкие.
Почему я не знаю таблицу умножения
В детстве я часто лежала в больницах. Болезненным была ребенком. Непонятно, почему, так как росла в очень благополучной семье. Уход и забота о детях в ней были на высоком уровне. В изобилии были продукты питания и деликатесы. Мама всегда готовила вкусные блюда. Но ребенок, то есть я, была чахлой, худющей, и выглядела временами «как из концлагеря». Под глазами у меня были огромные «синища». А по цвету лица, по гениальным выражениям моей мамы, я бывала либо «синяя», либо «зеленая», либо «желтая». Впрочем, эти оценки меня по цвету выставлялись мне всю последующую жизнь.
1966 год. Мне 8, вот-вот будет 9 лет. Я ученица третьего класса. Моя ужасающая бледность и абсолютное отсутствие аппетита вынудили моих родителей положить меня в больницу «на обследование».
Третья больница в Душанбе располагалась в огромном красивом здании сталинских времен постройки, недалеко от Оперного театра и рядом с политехническим институтом. Левое крыло здания под прямым углом продолжалось и на улице Бофанда. С этой улицы также были ворота. Там, на втором или третьем этаже, было детское терапевтическое отделение.
Этажом выше была кардиология взрослая. Запомнила хорошо, потому что в это же время там от второго инфаркта лечился мой дедушка. Я видела его в окне этажа выше, у внутреннего угла здания, изнутри, со стороны внутреннего двора.
Когда приходили родители, они звали детей к окну. Также поступали все посетители больных. В те времена было строго с дисциплиной посещений в больницах, и особенно в детское отделение, вход был строго воспрещен. Принимались только «передачи», строго по утвержденному списку продуктов, с записками.
Ко мне пришла мама, позвала меня к окну и одновременно позвала своего папу. Так я увиделась с дедушкой, и он бросил мне в открытое окно яблоко, а я его поймала. Дедушка выздоравливал и улыбался.
В детском терапевтическом отделении были огромные палаты с высокими потолками. В них было много коек. Палаты разделялись по возрасту детей, мальчики и девочки жили в отдельных палатах. Был также большой коридор и столовая. Все дети были одеты в больничную одежду – преимущественно полосатые пижамы. Под пижамой – белая ночная рубашка. Всё из натуральных тканей.
В этой больнице я провела два месяца. В терапии, как правило, лежали подолгу, привыкали друг к другу и дружили потом, после больницы. Дети, которые не лежали в больницах, имели всего два социума – класс и двор. А мы, кто часто и подолгу лежал в больницах – три.
В больнице и в палате складывались свои мирки, с дружбами и интригами, разговорами, творчеством. Каждый вечер мы рассказывали страшные и веселые рассказы, днем читали, пели песни. Какие у нас были «песенники»! Написанные рукой песни и стихи, в общих тетрадях, с наклеенными из журналов картинками.
Была и своя «дедовщинка». Новенькому устраивали стрессовое испытание. Кровати были панцирные. Под кровать ставился горшок, эмалированный, а над ним на веревочку, привязанную к сетке кровати, прикрепляли эмалированную кружку. Растерянный и испуганный новенький садился на кровать, она прогибалась, и раздавался страшный шум от удара кружки об горшок. Все смеялись. Когда я была новенькой, мне тоже сделали такое испытание. Мне было очень страшно.
За два месяца врачи никаких болезней у меня не нашли. Бесконечно брали анализы. Кровь и прочее. Но особенно страшно было сдавать желчь. Процедура называлась зондирование. Зонд – это длинная тонкая рыжая резиновая трубка с металлическим наконечником с прорезями. Зонд кипятили, он пах резиной, был холодный и мерзкий, как змея, его силой впихивали через пищевод и переставали впихивать, когда металлический наконечник входил в желчный пузырь. Потом надо было несколько часов лежать на боку с грелкой на область печени, чтобы она, то есть печень, отдала порции желчи. Порции отмерялись пробирками. Штук 6 яркой желчи – и мучения заканчивались.
Меня прозондировали 8 раз. Что это ненормально, я узнала много позже из причитаний моей мамы. Она прочитала о зондированиях в таком количестве в выписке из истории болезни. Зондировать даже взрослого человека более 2 раз в год не рекомендуется. Поэтому мама очень сокрушалась, причитала и ругала врачей.
Для меня эти процедуры не прошли бесследно. Уже будучи взрослым человеком, я временами теряла аппетит, заболевала. Меня в 25-летнем возрасте обследовали в институте гастроэнтерологии, что недалеко от Таджикского медицинского института, и выявили внутриполостную мембрану в желчном пузыре механического происхождения. Как я поняла, что-то типа мозоли от того самого наконечника зонда. Если желчь загустевает, то она теряет возможность из-за этой «мозоли» свободно вытекать.
