из Западной Украины а также Иван Чечень – зэк в недалёком прошлом, виртуозно игравший в карточное очко и при этом рассыпавший по ходу игры специфические приговорки типа «тузу в разрез пришёл валет, четыре сбоку – ваших нет», а также с длинным шрамом на животе от зажившей уже ножевой или бритвенной раны, которой он очень даже гордился. Вот такой неожиданный типажный компот получился: непонятный вроде бы по «купажу» характеров и судеб, но вполне приличный и даже приятный в «послевкусии» общения и взаимной поддержки друг друга. При всём при этом мы очень мало знали друг о друге, вернее, о прошлой жизни каждого, кроме того довольно скромного минимального уровня, который при первом же знакомстве каждый из нас считал необходимым выложить для взаимного информирования. Причём за всё последующее совместное проживание никто из нас, даже совсем не сговариваясь, деликатно обходил тему более глубокого погружения в биографии друг друга: мол, не хочешь сам рассказывать, ну и ладно. Володя, например, вообще был молчалив и погружён весь в самого себя. Он никогда ничего не рассказывал о специфических условиях жизни в Западной Украине того периода, где только к середине 50-х годов практически закончилась бескомпромиссная война с остатками бандеровцев. А мы и не задавали никаких наводящих вопросов по этой деликатной теме, хотя и до нас доходили слухи о кровавых зверствах в Закарпатье этих фашиствующих националистов. Но, несмотря на эту свою замкнутость, вынужденную или природную, он был всегда доброжелателен и по-братски делился с нами всем, что было у него из вещей или продуктов.
Иван же был полной противоположностью: он был необычайно разговорчив, так и сыпал безудержно прибаутками и жаргонными словечками. И к тому же чрезвычайно непоседлив, как живчик какой-то, всё время в движении и в общении с людьми, кто бы это ни был. В результате такой его постоянной суперобщительности и непоседливости наш обеденный рацион неожиданно стал более разнообразным за счёт свежих овощей, которые ежедневно и неизвестно где и как добывал наш Иван. Мы его об этом никогда и не расспрашивали, подозревая, что главными «снабженцами» его были именно те женщины, которые, как и мы сами, заключили договора по оргнабору, жили в таких же соседних корпусах, и которых было чуть ли не в два раза больше, чем мужчин. Но однажды, когда он приволок целую тарелку горячих и настоящих домашних пирожков с картошкой и капустой, то сам же и раскололся, с весёлым шутовством посмеиваясь, что нашёл в деревне сердобольную вдовушку чуть больше сорока лет по возрасту. Однако никогда он нам не рассказывал о собственной лагерной жизни. На этой теме тоже было табу.
И я тоже никогда не распространялся о своём прошлом. Все знали, что я бывший студент и что родился на Камчатке. И этого, видно, было вполне достаточно, потому что замечал, насколько уважительно относятся ко мне и другие, даже совсем не знакомые мне лично, люди. Относился я к этому вполне индифферентно, даже не заморачиваясь о причинах такого отношения,
