смирение принимала как должное. Меня поразили ее глаза. Точно помню, что, когда женщина стояла на крыльце в ожидании моего прибытия, – они были черные. А когда она с трепетом взяла мою руку и поцеловала ее – они стали небесно-голубые. И смотрела она на меня так, будто к ней явился сам Ангел Господний. У нее я пробыла до вечера. Мы сидели на кухоньке, пили чай и много говорили. О чем именно, я плохо помню, но одно знаю точно – она должна была пройти какое-то жизненное испытание и очень боялась его. Я же не просто успокаивала ее, а давала четкие советы, которые должны были помочь ей в преодолении гордыни. Меня сейчас пробивают некоторые воспоминания… По-моему, ей нужно было простить своего бывшего мужа, который причинил много боли. Более того, снова соединиться и ухаживать за ним – тяжело больным. Ужасно для женщины! Ведь нам простить обиду практически невозможно, даже если мы и поклонимся врагу. Поздно вечером она проводила меня до калитки и передала мне небольшую сумочку, которую я должна была вручить этому мужчине. Мы встретились с ним в больнице, где он – одинокий и никому не нужный – уже несколько месяцев ждал своего смертного часа. Увидев меня, он заплакал, и я точно буду помнить его глаза всю жизнь. Они были искренние… Его звали Эдуардом, и он когда-то был известным и очень богатым человеком. О таких говорят – баловень судьбы. А теперь – кожа да кости. Причем он испытывал муки не только телесные. Но, поговорив со мной, он успокоился, боль ушла. Когда я уходила, он трясущейся рукой вытащил из обшарпанной тумбочки маленький сверток, какой-то предмет, обвернутый газетой. «Пожалуйста! Это лично вам, миледи!» – прохрипел он и, закрыв глаза, опустил голову на подушку. Он плакал, а я – нет. Когда я уже ехала на машине домой, придя в обычное состояние, не смогла удержаться – что же он там передал? Остановилась у обочины пустынной дороги, с нетерпением развернула газету и с великим удивлением увидела голубую бархатную коробочку. С осторожностью открыла ее, и у меня перехватило дыхание. Меня сложно удивить дорогими вещами, но тут был особый случай. В руках я держала неописуемо красивое бриллиантовое ожерелье – старинное, восхитительной работы. Даже зайцу было понятно, что этот шедевр не поддается оценке. Такие вещи не продают и не покупают – они живут своей жизнью. Приехав домой, я, полностью обессиленная, свалилась на диван. Выполнив это задание, я убедилась, что голос был реальный, никакая это не болезнь. Откуда он и чем это все для меня закончится, в тот момент не имело никакого значения. И все это вовсе не напрягало меня.
Я слушал ее, не перебивая и не задавая вопросов. Все было понятно и… непонятно. Казалось, я попал в какой-то другой, неизвестный мне доселе мир. Мне было уютно и хорошо, даже скажу – я чувствовал себя защищенным. А Вера продолжала свой рассказ. Она говорила, и в глазах ее отражался свет горящей на столе лампы.
– Потом началось, как говорится, совсем по-взрослому – все круче и чудеснее. Я стала получать задания, связанные с посещением