опять клюет.Марина – опять возвращаюсь…
Из холодов и дружеских попоек
Я возвращаюсь в сумраки себя,
Душа молчит и будущее ноет,
Сомненья и унынье теребя.
И все вокруг – так пусто и постыло,
И все внутри – давно обожжено,
Скользит сознанье по забытым милым
Все прожито, отпето, прощено.
И новый путь – как заново родился,
И новых далей – пестрый караван.
Я сам себе, наверное, приснился,
Я ни себе и никому не дан.
Я вновь один, ну, где же ты?
Лишь тишина… и вереница тополей
Моих забот, надежд и дней
Плывет в тумане по обочине судьбы.
Ночная гроза
Седой покой усталой смерти
А где-то – грохот гроз,
Сходящих с поднебесий,
А где-то – стон любви
И ненависти крик.
Когда прервется стих,
Когда затихнет мысль
И кончится строка,
Дождь оборвется
Тишиной последней.
Мне внятен топот струй
По спящим поселеньям,
И я шепчу во тьму
И хмурым небесам
Заветную и скромную молитву:
«Стучи, стучи мне памятные рифмы,
Ночной заблудший непутевый дождь,
Верни ко мне Сизифа из Коринфа
И утопи сегодняшнюю ложь».
Моя еврейская Пасха
Бутыльон светлого. Мой «Пино-гри».
Все очень просто и дешево. Суббота.
Сам себя не называя мотом,
Я шепчу тост: «но не умри!»
Предо мной малохольный и очень кошерный,
Вино в стакане прозрачнее мыслей,
Где-то рядом отдыхает Всевышний,
Пить можно много, если пить размеренно.
Крылья, но уже не Советов,
А перекормленных дур из кур,
Меня не терзает чей-то прищур,
И я никому не даю обетов.
Ветры стихли. Рассол мутен.
Суббота стоит безоблачным раем.
Ни одна сволочь собачьим лаем
Не напоминает о трезвости буден.
Горизонт отсутствует, лишь вертикали.
Все земное – любо, но только задними.
Я еще полон мыслями ранними,
Как эпикриз психиатра «нормален».
Ветер
Ветер гонит волны и тоску
По моей уставшей седине
Вечер, ни огня на берегу
В стылом одиноком октябре.
Ни следов, ни чаек на песке,
Лишь бездомный ветер, пусто, зябко
Катерок с сардиной вдалеке
Шлепает домой своим порядком.
Я напрасно жду от волн ответы
Пуст и гулок ветра обертон.
Шлейфом брызги, мысли и завесы
Мглою наезжает горизонт
Что же так угрюмо и пустынно?
Где-то
