на «ты». Со стороны могло показаться, что идет разговор просто двух давних знакомых.
На самом же деле «лионский изменник» Ожеро, ответил на приветствие императора очень холодно. «До этого вас довело ваше немыслимое честолюбие!» – заявил Ожеро. Когда же Наполеон снял свою треуголку, герцог Кастильонский этого не сделал, а продолжал угрюмо стоять, сложив руки за спиной. Это был вызов. Быть может, он вспомнил ту маленькую, но впечатляющую сцену, которая вроде бы разыгралась в Ницце восемнадцать лет назад, когда Наполеон, бывший на голову ниже своих дивизионных генералов, с самого начала подчеркнул свое старшинство, сперва сняв шляпу, а затем тотчас же надев ее? После обмена колкостями император и старый бретер и бабник расстались навсегда. Отъезжая бывалый вояка и дуэлянт Ожеро произнес весьма мудрую фразу: «Ему бы следовало выйти на батарею и погибнуть в бою!» С точки зрения финальной точки в фантастической эпопее Бонапарта это была бы красивая точка – не так ли!?
В общем, тогда никогда не питавший особых симпатий к Наполеону, но вынужденный повиноваться ему на протяжении многих лет, Ожеро, получив благоприятную возможность, не смог отказать себе в удовольствии уязвить самолюбие своего бывшего повелителя и тем самым как бы поквитаться с ним. Он полагал, что звезда Наполеона закатилась навсегда и с ним можно больше не считаться.
И вот теперь в своей первой же прокламации, обращенной к войскам французской армии, он объявил Ожеро предателем. «Мы были побеждены, – писал император, – из-за двух человек – Ожеро и Мармона. Оба они перешли на сторону врага, предав наши лавры, свою страну, своего сюзерена и благодетеля».
Объявленный одним из «главных виновников проигрыша кампании 1814 года», Ожеро (наряду с другими «христопродавцами» «в маршальских „лампасах“» Бертье, Мармоном, Виктором, Келлерманом-старшим и Периньоном) был исключён из списка маршалов Франции приказом от 10 апреля 1815 г. и остался… дома. Он уже устал от войны и действительно не хотел никого поддерживать.
Такую же позицию заняли и «стрелянные воробьи», но никогда «не хватавшие звезд с неба», Периньон, Серюрье с Монсеем.
Лефевр, как и большинство маршалов, считал возвращение «генерала Бонапарта» гибельным для Франции шагом. Но когда Наполеон вступил в Париж, то одним из первых в тот же день поспешил поздравить его с возвращением. Правда, 11 мая 1815 г., сославшись на расшатанное здоровье, маршал Лефевр, которому шел 60-й год, все же, подал в отставку и через несколько дней получил ее. Налицо было стремление сына мельника умыть руки и уйти в сторону. Тем не менее, Наполеон возвел отставного маршала в пэры Франции (2 июня 1815 г.).
…Кстати сказать, Палата пэров была образована Наполеоном во время «Ста дней» (июнь 1815 г.) вместо распущенной им королевской. В ее состав были включены 10 наполеоновских маршалов, включая и Лефевра. Они участвовали в разного рода торжественных,
