надо туда поехать, да и сошедшие будто с картинки какие-то слишком правильные швейцарско-австрийские красоты стали будто утомлять глаз, хотя, конечно, свою Юнгфрау она ни на что не променяет. Юнгфрау – она была поистине ее, она ни с чем не спутает ее силуэт, она узнала ее даже на выцветшем плакате в коридоре душной летней Каширки. По тому коридору, будто по Тверской, сновали люди, а плакат висел одинокий, сникший, совершенно никому здесь не нужный. Но, завидев Веру, он сбросил с себя больничную пыль да подмигнул ей, будто подбодрил ее. И тогда она тут же поняла, что увидит Юнгфрау вновь, и, забравшись на горную тропку следующим летом, без всяких сомнений, поцелует землю.
Но она засиделась – надо одеваться, а то все прощелкает. Да, точно, как же она забыла, у нее еще Чехия на носу, замки, кнедлики, пиво – хотя она, конечно, его сроду не пила, но отчего-то кружка с вытекающей пивной пеной вызывала у нее чувство спокойной радости, значит, все хорошо, если пенка еще вытекает. Напевая под нос мотив песни «Где ты, птичка?», Вера помыла посуду и прошла в большую комнату.
В то время, когда москвичи европеизировали свои хрущевские малогабаритки, срывали ковры со стен, ненужным хламом сжигали стенки (а вместе с ними и многотомные собрания сочинений – на что они теперь?), отлепляли проржавелые гармошки, меняли окна, в то время, когда каждый солидный москвич уже успел закупиться «плазмой» (и не одной!) да провести интернет, эта комната в девятиэтажке на Щелковской так и не изменила своему советскому облику: два дивана (один, на котором некогда спал сын Веры, ныне заставленный красочными книгами по искусству с глянцевыми страницами да бархатными пакетиками и синими коробочками Swarovski, с ковром на стене позади, и второй диван – ее), из темного дерева стенка, сплошь заставленная книгами да фотографиями, напротив стенки – шкаф, а между ними ученический стол со стулом; возле окна – стол с телевизором и кипой тетрадей да красное кресло. Вера до сих пор помнила, как хаотично выбирала мебель для своей новой квартиры, не думая и не гадая, что настанут времена и выбор мебели можно будет подчинить дизайнерской идее. Впрочем, она вовсе и не хотела ничего менять, лучше уж так, нежели то, каким манером отделала идентичную квартиру этажом ниже ее вторая бывшая невестка: этот «Версаль в хрущевке» отдавал, к Фрейду не ходи, комплексами да отсутствием всякого вкуса.
Закончив с одеждой, прической и макияжем, Вера повязала на шею темно-салатовый шарфик, привезенный из Баден-Бадена, и окинула оценивающим взором созданный образ. Она была красива – не мила, не симпатична, а именно красива, чарующе красива: падающие на глаза золотистые кудряшки, идеально ровная кожа, полный азарта взгляд – кому здесь шестьдесят? Вера закрыла дверцу шкафа да вышла в прихожую, где уже стояла подготовленная сумка. Застегнув сапоги да надев шубу (как-никак все еще стояли морозы), Вера поцеловала ладонь и погладила ею знатного
