же продолжила:
Поэт – кто высказаться может,
Кто может вспыхнуть разом, вдруг,
Всем тем, что рвет чужую грудь,
Всем тем, что чье-то сердце гложет…
Когда душа моя без кожи,
Слова испепеляют мозг.
Я говорю, мой добрый Бог!..
Мой милосердный, добрый Боже,
За что ты мучаешь меня?..
За что мне, кляче, вдруг дана
Душа без самой тонкой кожи,
За что от слов схожу с ума?..
Я вижу мир и мир без дна,
На что мне опереться, Боже,
Ведь я…
Людочка замерла после «я»… Как такового ее собственного «я» почти не было. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.
Время летело совершенно незаметно. Людочка уже не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из недавнего – чуть насмешливого и лукавого, – оно вдруг превратилось во что-то пронзительно острое. Собственное «я» таяло, как снег на горячей ладони.
А строчки оборвались… Чувства в груди стали настолько огромным и нетерпеливым, что Людочка задыхалась. Она резко встала и, не зная, что ей делать дальше, обошла вокруг стола.
Руки дрожали… Она перевернула лист тетради. Лист был пугающе чистым, как снег.
7
– Ленька, ты свою благоверную бить пробовал?
– Нет.
– Даже ни разу?!..
– Нет.
– Зря!.. Вон тот салат попробуй, Ленечка.
Нинка все-таки одела халатик. Правда, он был застегнут не на все пуговицы. Такая небрежность только подчеркивала стройность женской фигуры.
На расстеленном прямо на грядках одеяле стояли тарелки с разнообразной закуской. Бутылка самогона торчала рядом с локтем Леньки, едва ли не на четверть воткнувшись в мягкую землю.
Ленька ел торопливо, но со вкусом.
– Может, выпьешь?
Не дожидаясь ответа, Нинка потянулась к бутылке. Очередная пуговица на ее халатике легко выскользнула из петли.
«Старый халатик, наверное… – решил Ленька. – Покупала его давно».
– Мой-то бывший выпить любил, – легкомысленно болтала Нинка. – А как выпьет, так, значит – подраться. Дурак, одним словом…
– Знаю, – Ленька кивнул.
Однажды тощий и злой, как черт Толик бросился на Леньку. Но тому даже не пришлось поднимать руки. Толик налетел на гиганта-соседа, как на железобетонный столб и рухнул на землю.
– Убить обещал, – Ленька улыбнулся.
Он поднял стакан. Наполненный до краев стакан с самогоном пах не столько сивухой, сколько едва ли не сорока травами, на которых был настоян.
– Пей, Ленька, пей, а то прольешь…
Нинка ждала. Она улыбнулась и не опускала глаз.
«А купальник, значит, то же… Переросла она его, значит». – Ленька тянул в себя пахучую жидкость, не отрывая глаз от полоски лифчика.
Он вдруг
