>В повестях и рассказах Наталии Соколовской стремление осознать и воссоздать неразрывность эпох соединяется с горьким анализом непоправимо утраченного, исчезнувшего.
«…Однажды, когда девочка училась еще в начальных классах, случилось невероятное. В их школе появился настоящий ковчег завета. Так капсулу с “заветами будущим поколениям” назвала она много лет спустя, когда рассказывала об этом сыну. Но и слово капсула было отличным и означало почти что “отделяющуюся капсулу космического корабля”. Собственно, их капсула с заветами и была маленьким космическим кораблем, отправленным, чтобы преодолеть время. В апреле, в День космонавтики, на торжественной общешкольной линейке серебристую продолговатую емкость с запаянными внутри заветами, содержание которых оставалось для всех тайной, вмуровали высоко в стену актового зала, справа от сцены…»
Что же завещала будущему таинственная капсула? Была ли она только скоропреходящей загадкой или настоящей тайной, причастной вечности? Когда прошло много лет (много жизни), когда на стене давно изгладился след от вмурованного «ковчега», девочка пытается найти капсулу-ответ.
Найдет или нет? А если найдет, то узнает и поймет… – что?
Наталия Соколовская ведет повествование на стыке документального, мемуарного, реалистического и символического.
У девочки, как у всех советских детей, было будущее. Там, впереди, в будущем поднимался неотвратимый ядерный гриб всеобщей смерти и там же, тогда же новые поколения бороздили космические просторы новой прекрасной жизни.
Выступая как писатель-исследователь, Наталия Соколов-ская анализирует психологию и становление советского ребенка, который искренне и глубоко переживает неизбежное будущее – и то, и другое.
«В коридоре первого этажа, там, где нас выстраивали на классные линейки, стены были увешаны плакатами: бомбоубежище в разрезе, люди и животные после атомной бомбардировки, лучевые поражения кожи, мягких тканей, слизистой оболочки. Тогда я нашла единственный аргумент, единственное объяснение, почему можно завести собаку: “Ведь все равно скоро война и все мы умрем…”».
Каждый человек с опытом советского детства подтвердит, что это пронзительная правда. Но вместе с этим кошмаром, внутри него или поверх него, девочка чувствует причастность чему-то светлому и огромному: «На общих линейках, проходивших в теплое время на школьном стадионе, а в холодное в актовом зале, из репродуктора неслось: “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…” И наши голоса летели вверх и растворялись в жизнеутверждающем и одновременно жертвенном восторге».
Повесть «Дети Динэры» начинается с того, что десятиклассников везут на строительство ленинградского метро: подсобные работы, уборка мусора. С детьми – учительница литературы Динэра, в окнах пазика – окраины Ленинграда, в душе героини по прозвищу Жаворонок – воспоминания и тревога, стихи и любовь к Динэре, с которой сроднился весь класс.
«Да и как можно оставаться чужими, пережив вместе смерть мятежного Мцыри, пережив с Николенькой Иртеньевым смерть мама́ и со стариками Базаровыми смерть их сына Евгения… оплакивая гибель князя Андрея, самоубийство Катерины и нелепую смерть доктора Дымова… Как можно не сплотиться, хотя бы на время, сострадая Акакию Акакиевичу, Самсону Вырину, Карлу Ивановичу, Сонечке Мармеладовой… Все эти переживания Динэра дает испытать сполна своим ученикам, объединяя их, делая их неким малым народом, обреченным, впрочем, на скорое рассеяние».
Что же… смерть и страдания, пережитые сполна под руководством любимого учителя, ведут к сплоченности, сродненности, объединению детей в сострадании. Так, в моем понимании, отвечает автор на социологический вопрос, зачем заставлять учеников «переживать» бесконечные смерти и несчастья.
Но там, под землей, где старшеклассники грузят мусор на вагонетку, вдруг – «…воздух начинает вибрировать и гудеть, потом раздается грохот, и подземная река врывается в тоннель. Последнее, что видит Жаворонок, – летящих в потоке воды Львова и Мазурову, которые держатся друг за друга, как Паоло и Франческа на гравюре Доре».
Конечно, это происходит не в реальной реальности, а в символической: дантовская картина вообразилась Жаворонку (выявляя привычную тревогу, в которой живет девочка), но оказалась пророческой во многих смыслах. Поток истории унес советскую жизнь. Прорыв подземной реки на красной ветке метро действительно случился, но в другое время, поэтому из детей не вышло «строительной жертвы». И наконец… воспитание на смертях, несчастьях, страдании, сострадании привело к жизни в несчастьях, страдании – и чутком сострадании.
Бывшие ученики, у которых уже внуки, хоронят любимую учительницу Динэру, чье имя расшифровывается как Дитя Новой Эры.
«Лучшего места, чем наше – нет для смирения».
Но и для света.
Наталия Соколовская – не только писатель-аналитик, исследователь-социолог: ее прозу можно и нужно назвать
