как сидящие через проход Мазу-рова и Львов. Они смотрят перед собой, глупо улыбаются и сжимают руки друг друга так, что выступают побелевшие костяшки пальцев.
Автобус сворачивает на Пискаревский проспект и вдоль трамвайных путей движется в сторону больницы имени микробиолога Мечникова. Слева простирается то, что местное население почему-то называет «питомником», хотя тут никто ничего не выращивает. Это давно заброшенный и частично вырубленный сад, который, перекатываясь через Бестужевскую улицу, тянется до проспекта Мечникова. О том, что тут был сад, говорит яблоневая аллея. Яблони давно одичали, но привычно и бесполезно плодоносят. Скоро в саду вырубят часть старых деревьев, разобьют новые дорожки и назовут все это Пионерским парком. А еще через двадцать лет южной его части, которая упирается в Бестужевскую улицу, дадут имя академика Сахарова, в чем при желании можно усмотреть насмешку и даже черный юмор, поскольку в парке поставят два памятника: жертвам атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки и жертвам радиационных аварий и катастроф.
Около Бестужевской улицы «пазик» останавливается на светофоре. Если смотреть вправо, можно увидеть ряды пятиэтажек. Там в проходной комнате трехкомнатной малогабаритной квартиры вместе со своей старшей сестрой, профессором-экономистом, ее сыном, молодой женой сына и новорожденной внучатой племянницей – живет Динэра. Ни мужа, ни собственных детей у нее не было и нет.
Пятиэтажки выстроились, как роты на плацу. Но улица названа совсем не в честь мятежных братьев Бестуже-вых, – что, надо сказать, весьма подходило бы Динэре. И все ж косвенное отношение к декабристам улица имеет: в начале века она получила свое название по фамилии их дальнего родственника, канцлера и дипломата, жившего на сто лет раньше. Думается, и переименования не случилось лишь благодаря этому совпадению. А может, потому, что название улицы ассоциировалась у местных топонимических начальников не только с пострадавшими от царизма декабристами, но и с прогрессивными Бестужевскими курсами, чьи выпускницы изрядно пополнили в свое время ряды революционерок.
Бестужевкам было предусмотрительно запрещено преподавать. Динэре какое-то время тоже. Еще до своего появления в тогдашнем седьмом «В» она некоторое время работала в этой же школе библиотекарем. К преподаванию в средних и старших классах ее поначалу не допустила директриса. Видимо, Динэре, демонстративно беспартийной и к тому же дочери хоть и реабилитированного в короткую хрущевскую оттепель, но все-таки «врага народа», полагалось пройти идеологический карантин.
В конце пятидесятых Динэре стало известно, что ее арестованный в тридцать седьмом отец (военврач, партиец) был этапирован в Воркутлаг, отправлен на работы в угольную шахту и там через четыре года погиб под рухнувшей кровлей забоя. Еще через тридцать с лишним лет будут опубликованы документы, удостоверяющие, что на самом деле шахта вместе с находившимися в ней заключенными была затоплена
