оно создает заботливый островок средь бушующего моря; блажен, кто сладко почивает на его лоне, не опасаясь быть разбуженным, ему не грозят никакие шторма, он не почувствует крупных соленых брызг, не услышит рев стихии. Но горе тому, кто, подстрекаем злосчастным любопытством, рвется прочь, на ту сторону туманной дымки, спасительно окаймляющей горизонт.
Э-ге-гей! Вперед, вперед по бурным волнам забот и волнений, в поисках невидимых земель, прячущихся во мгле. Прочь беззаботный островок!
Как же здорово, выехать на зорьке из уже набившей оскомину деревеньки, высунуться из окошка ландо, взглянуть на божий мир, подставить лицо под набегающий поток, глотнуть свежего воздуха с тем ароматом трав и хвои и полюбоваться зелеными лугами и лесами, убегающими к горизонту. В такие мгновенья душу охватывает несказанная радость, и она присоединяется к той неописуемой вселенской мелодии, ставшей выражением взаимной гармонии и согласия с природой. Дорога! Это всегда калейдоскоп впечатлений, пусть даже перемешанный с запахами пыли, смазки колес, лошадей и заботливо уложенной под самую крышку багажника снеди. И если в душе ты хоть на йоту романтик, прими путь как очередное захватывающее приключение.
С того момента, как при Екатерине смоленскую дорогу оснастили верстовыми столбами, обладатели часов, не прибегая к сложным расчетам, смогли узнать, с какой скоростью они перемещаются по весьма приличному для того времени тракту. У каждого вида транспорта она разная, но если отбросить некоторые условности и округлять некоторые цифры, то путешественники в один голос утверждали: «Пятнадцать верст в час!» По-моему, это только в мечтах. Даже на моем сверхлегком, с улучшенными ступицами и колесами ландо, имея в упряжи, скажем так, непростых лошадей, мы преодолевали не больше десяти-двенадцати. Поначалу, еще в первую поездку в Смоленск, я очень злился, так как постоянно выбивался из графика, а теперь привык, что ли. Тем более со слов Полушкина мы летим как птица, и он переживает, как бы ни отвалилось колесо. И я уже вместе с ним думаю, а не слишком ли мы торопимся, и не случится ли что-нибудь с колесом? Здесь это в порядке вещей, чему я, собственно, и стал свидетелем. В полуверсте от села Верховье двое крестьян (видимо, отец и сын) как раз и занимались тем, что один из последних сил подпирал телегу, а второй пытался насадить на только что замененную ось укатившееся имущество со спицами. Поднимая за собой шлейф пыли, мы проехали, не останавливаясь: не принято барину помогать смерду. Социальное неравенство во всей красе и скажите спасибо, что кучер, мимоходом не огрел кнутом бедолаг. Если не повезло родиться с серебряной ложкой, то придется глотать пыль всю оставшуюся жизнь. Как там, в пословице про Устав и чужой монастырь, а если это монастырь уже стал твоим?
– Стой! – громко крикнул я Тимофею. – Пойду, посмотрю что случилось.
– Куда? – встрепенулся Полушкин, потянувшись рукою под сиденье, где были закреплены пистолеты.
– Не знаю, как у вас в Гряднах, а у нас людям, попавшим в беду – помогают. Да и на земельке постоять хочется.
– Подождите
