у нас с братом в руках после войны, и об увлечении рогаткой, и моей давнишней идее – применить её на охоте, стреляя крупной дробью. Рассказал и про берданку, и про первого добытого на озере чирка. Выслушав меня внимательно, он улыбнулся и ободряюще заговорил:
«Так ты уже почти охотник, а что без ружья, то это ненадолго, сегодня попробуешь стрельнуть из моего, а там, глядишь, подкопишь деньжат, – ведь ты ж у нас работяга, – и справим тебе одностволочку пока на мой билет. Тебе шестнадцать когда?»
«На будущий год».
«Ну, и порядок! Паспорт получишь, мы тебе с одним дружком рекомендации напишем, – он засмеялся – И что ты у нас уже в кандидатах год отходил, так что сразу охотничий билет получишь!» И мне сразу стало на душе тепло и весело. Он расчехлил и показал мне своё ружьё. Это был изящный немецкий «Зауэр» двенадцатого калибра. Собрав, он протянул его мне:
«На, подержи, посмотри!» Мы были одни в купе. Тогда поезда ходили со старыми вагонами, разделёнными на купе, только без дверей, и вообще вагон был почти пуст в этот ранний рейс и час. Я вертел его в руках, разглядывая, и даже попробовал приложить к плечу.
«Не балуй! – строго сказал он – Даже незаряженное ружьё один раз в жизни стреляет…»
Когда мы выходили на станции Рассули, теперь Орехово, только начал пробуждаться серенький пасмурный денёк. Поднялись в гору, прошли небольшой деревенькой, расположенной вдоль шоссе и углубились по лесной дороге в лес. Так далеко от города, кроме озера Перккиярви, я ещё не отъезжал никогда. Меня волновало и интересовало всё: и бетонные надолбы противотанковых укреплений, и сваленные в овраг мотки колючей проволоки вместе с гнилыми кольями, и развалины домов отдельного хутора на краю поля.
Лес встретил нас пожухлой травой, запахом осенней прели, мокрыми после дождя кустами и капелью с деревьев при лёгких порывах ветерка. Мой наставник распорядился, чтобы я шёл чуть сзади и правей его, глядел в оба и сообщал ему обо всём интересном. А я пока что видел только одни перестоялые подгнившие грибы, – на них-то у меня уже был намётан глаз, – приучил издавна отец. Один раз мелькнуло что-то с шумом в еловых ветвях.
Николай Васильевич вскинул ружьё, но выстрелить не успел, объяснив мне, что это был рябчик. Тишину леса нарушали иногда лишь редкие мелкие птицы, но как-то мельком я заметил уже знакомую мне сороку. Противно стрекоча, она перепархивала где-то впереди нас.
«Вот, плутовка, – пожаловался мой наставник – Всех лесных обитателей предупредит, что люди в лесу».
«А кого тут предупреждать-то, – усомнился я, – Вроде и нет никого».
«Это тебе так кажется, – усмехнулся он, – Я эти места хорошо знаю, просто снежку нет, следов не видно, а то бы ты посмотрел, кто в этом лесу живёт…»
Мы уже хотели присмотреть сухое место, чтобы посидеть и отдохнуть, когда невдалеке, за кустами, с громким хлопаньем крыльев поднялась какая-то большая и тёмная птица. Прозвучал
