и жажды, мне нечем было защититься от ветра, дождя и холода, и вот я хожу в бархате, живу в окружении шедевров искусства и, хоть не богата, могу тратить тысячу франков в месяц: до конца моих дней мне обеспечена безбедная жизнь. Если бы я согласилась еще три месяца участвовать в сеансах доктора Грехема, я стала бы миллионершей, но я не пожелала этого. Мне нравится Ромни, я предпочитаю принадлежать ему.
– Так это для того, чтобы сообщить, что Ромни имеет счастье быть любимым, вы предложили мне прийти сюда, когда его не будет дома?
– Именно так! Нам надо обсудить серьезные вопросы, от них, возможно, будет зависеть ваша или моя судьба. Поэтому так важно, чтобы мы объяснились с полной откровенностью и без помех.
Сэр Чарлз глубоко вздохнул.
– Но может быть, вы предпочитаете сойти с ума? – спросила я.
– Не понимаю вас.
– Разве вы не сказали: «Будьте моей, Эмма, иначе я с ума сойду»?
– И это правда.
– Что ж, если я могу принадлежать вам только на определенных условиях, надо, чтобы я их вам объяснила.
– Объясните же.
– Итак, повторяю вам, все обстоит следующим образом: я выбрала Ромни без великой любви, но так, как можно выбрать милого человека, который бы разделял твое одиночество в этом мире и мог при необходимости тебя поддержать. Ромни меня любит, и я привязана к нему; наша жизнь приятна и полна нежности, у меня нет причин ломать ее, если только – слушайте внимательно! – если только мне не представится случай изменить к лучшему мое положение, не денежное, заметьте, а мое место в обществе. Вы так любите меня, что готовы лишиться рассудка? Что ж, полюбите настолько, чтобы жениться.
Сэр Чарлз Гринвилл просто подскочил на стуле.
– Жениться? – закричал он. – На вас?!
Я поднялась и сделала ему реверанс.
– Милорд, – сказала я, – когда вы будете расположены ответить на это предложение иначе, чем подпрыгнув от изумления, я буду иметь честь принять вас. А до тех пор разрешите мне отказаться от удовольствия беседовать с вами и радости, которую доставляет мне ваше присутствие.
Затем кивком я простилась с ним и удалилась в свою комнату, оставив его в мастерской одного.
После этого разговора прошло дня три-четыре – сэр Чарлз не появлялся.
XXV
Ромни по-прежнему был отменно хорош со мной: я удовлетворяла его самолюбие как любовница и его вкус художника как модель. Недаром его самые лучшие живописные работы были созданы в пору нашей связи. Он был тогда в такой моде, что, при всей его склонности к мотовству, умудрялся как бы помимо воли откладывать по двадцать-двадцать пять гиней в день, невзирая на то, что содержал в своих конюшнях четверку лошадей, имел две кареты и трех или четырех лакеев в передней.
По вечерам мы устраивали приемы – трижды в неделю, прочие вечера были отданы театру или прогулкам.
Наша связь была украшена всеми прелестями взаимной симпатии, притом без тех бурь, что порождает
