в данном вопросе следует только уповать на здравомыслие незатейливого отца Тани, который, в сущности, ее очень любил и баловал. Данная история случилась прошлым летом и пришла на память мне потому, что дедушка объявил мне о предстоящем походе в Эрмитаж. По его мнению, я уже «созрел для такого визита». Вечером на всякий случай я попросил бабушку напомнить деду историю про Танечку и Эрмитаж, но она ответила категоричным отказом, считая, что лучше дедушки в подобных вопросах все равно никто не разбирается и давать ему советы бессмысленно.
И вот мы в музее. Эрмитаж действительно покорил меня своим величием и роскошью. Я с любопытством вертел головой по разным сторонам и держал дедушку за руку, опасаясь отстать и затеряться в многочисленных людских потоках, движущихся по непредсказуемым маршрутам. Отовсюду раздавались восторженные голоса посетителей, среди которых было много иностранцев. Нигде и никогда раньше мне не приходилось видеть такого большого количества иностранных туристов, и я непроизвольно проникался ощущением гордости за наш Эрмитаж, который смог собрать и объединить всех этих людей, приехавших в наш город из разных концов страны и мира.
Дедушка чувствовал себя здесь как рыба в воде и даже несколько раз помогал различным людям, отвечая на их вопросы. В глазах этих людей читались глубокое уважение, признательность и благодарность ему за ответы, и мне это очень нравилось. Гордился я им и относил признательность этих людей отчасти и на свой счет, ведь дед-то был мой. Шел он целенаправленно по каким-то ему одному известным маршрутам и останавливался далеко не у всех экспонатов. Но остановившись, мог подолгу в них всматриваться и комментировать увиденное. Мне казалось, что в те минуты он был необычайно счастлив. Как будто какой-то неуловимый энергетический поток света переходил от картин к нему и заставлял этого холодного и рассудительного человека излучать такой силы внутренний свет, что его энергия начинала всей мощью воздействовать на ближайшее от него пространство, в котором находился и я – восьмилетний ребенок, практически ничего не понимающий в искусстве. И я действительно начинал проникаться дедушкиными настроениями, хотя не все его суждения были мне близки и понятны. Да и люди некоторые, случайно вслушиваясь в его речи, начинали по-новому смотреть на картины, и лица их одухотворенно менялись.
Я был в некотором смущении от того обстоятельства, что многие живописные произведения откровенно изображали прекрасные обнаженные женские тела без какого-либо намека на стыд и неестественность со стороны их обладательниц. Художники как бы пели гимн естественной красоте человеческой природы в женском обли-чии. И если я, получив по данному поводу некоторые пояснения от деда, все-таки не решался открыто смотреть на подобные картины и скульптуру, хотя в действительности именно этого и хотел, то дед мог продолжительное время изучать их без малейшей тени смущения.
У некоторых картин дедушка останавливался особенно подолгу.
– Это Мадонна с младенцем – шедевр гениального
