Я молотком стукну – ты туда кувалдой бей. Раз ударю – бей в полсилы, два раза – бей со всей мочи, а если вдобавок еще звякну по наковальне – бей с оттягом. К вечеру, глядишь, научишься. А друг твой пусть меха раздувает. Нечего ему без дела стоять.
– Поможешь, Глеб? – спросил Иван, стягивая рубаху через голову.
– Конечно… – Глеб встал к рычагам мехов, дунул пробы ради на угли. Слетели струпья пепла, взвились искры, обдало горячим жаром.
– Эй-эй, – кузнец засмеялся, – рано еще! А ты, здоровяк, бери вон тот молот, да смотри не сломай! Здесь не только в силе дело, но и с умом надо, с оглядкой да с разумением.
Сам он взял небольшой молоток на длинной ручке, сунул его за пояс, снял со стены щипцы.
– Так какую тебе булаву надо?
– А какую сделаешь. Главное покрепче, да потяжелее.
– Вот это верно. Ты мне доверься, а уж я тебе оружие достойное выкую, не хуже гномьего. Суомит свое дело знает. Суомит – лучший оружейник в округе. Да что толку – крестьянам оружие ни к чему. Да и подковы уже не нужны стали – всех лошадей Выпь повывела. Куешь одни гвозди, да скобы, засовы и оконные решетки. Эх!..
Кузнец щипцами вынул из большой бочки бесформенный кусок металла, бросил на наковальню, позвенел, поворочал, прислушиваясь. Недовольно скинул его на землю, достал еще один. И этот чем-то не устроил – тоже полетел на пол. А вот услышав звяканье третьего, Суомит улыбнулся ему, словно встретил старого друга, сказал:
– Вот это как раз то, что надо! Для клинка не пойдет, а для доброй палицы – самое дело. Ну-ка, парень, наляг на меха. Поддай жару!
Глеб послушно надавил на рычаги. Меха ходили тяжело, с подсвистом, со скрипом. Жар сразу опалил лицо. Глеб мгновенно вспотел, но остановится не мог ни на секунду. Суомит все подгонял:
– Давай еще! Вот так! Хорошо! Приналяг!..
Кузнец сунул массивную болванку в горнило, зарыл в рдеющие уголья. Блаженно улыбаясь, стал следить, как краснеет, наливается жизнью металл. Кузнец, явно, наслаждался этим зрелищем. Затем он щипцами выхватил светящуюся заготовку, бросил ее на наковальню. Удерживая, стукнул молотком один раз. И Иван, размахнувшись, ляпнул кувалдой точно в это же место.
– Потише! – рассмеялся кузнец. – Наковальню мне не разбей!
И пошел такой перезвон, что у Глеба заложило уши.
Веселое звонкое перестукивание разлилось над деревней, над полями, потекло на окрестные луга, за холмы, за реку. Крестьяне отрывались от работы, поднимали головы и смотрели в сторону далекой кузни, сплошь заросшей бурьяном. Над ее крышей из кирпичной трубы вырывался сноп искр, взвивался бешеной поземкой, огненным смерчем. Лизали небо языки пламени. Казалось, что не кузнечная работа кипит внутри, а некое полыхающее волшебство творится там под грохот, лязгание и перезвон…
– Поддай! – кричал кузнец, и Глеб налегал на меха. Лицо пылало, глаза заливал едкий пот, дым щекотал горло. Ныли от усталости руки, на ладонях вздулись водянистые мозоли, хотелось все бросить, но кузнец кричал:
– Жарь! – и Глеб послушно жарил, забыв обо всем.
