уходили в лес и говорили о своей будущей счастливой жизни, о которой не решались говорить в чуме, боясь Лара. Но чуда здесь не было, я слышал это не как Собачье Ухо, а как всякий подслушивающий человек.
Когда я начал сомневаться в своем прошлом, я, не имея смелости спросить о нем, надеялся на помощь моего дара. Но люди, знавшие правду, не говорили о ней даже сами с собой. Ябто носил мысли в себе, никому их не доверяя, мать утонула в страхе и забыла не только о словах, но и о том, как любила кричать, а Кукла Человека жил, не видя особой надобности открывать рот.
Но однажды вошедшее в меня чудо показало свою волю странным образом: я услышал, как думают люди. Это было какое-то непонятное гудение, или тонкий слабый свист – разобрать эти звуки, понять их смысл было невозможно. Но слух мог обнимать звук, как вещь, он чувствовал в нем тяжесть камня, остроту железа, легкость выпотрошенной клестом шишки. И в последние дни, когда судьба Ерша катилась вниз, звук стал тяжел, страшен, невыносим.
Звуки придавили меня. Когда Лар кричал мое имя, сидя на оленьей спине, я опустил лицо и с той поры стал тихим, как тишина.
Гусиной Ноге нравилось играть в хозяина: до возвращения Ябто старший сын распоряжался всем, приказывал матери делать то, что она делала всегда, – рубить дрова, носить воду для котла, варить еду. Вместе с Явире он чинил старые, почти развалившиеся грузовые нарты, на которых, залезши в отцовский сокуй, отправился на охоту. Мне он велел оттащить подальше от стойбища головы диких оленей, добытых недавно.
– Воняет, – сказал он, уезжая.
Я тащил в лес тяжелые мерзлые головы, не издававшие никакого запаха, потом помогал матери. Женщина Поцелуй – одна из всех – жалела меня, только жалость ее походила на воровство. Однажды, когда никого не было рядом, она, оглядевшись по сторонам, подошла ко мне, взяла руку и вложила в ладонь лакомство – затвердевший на морозе кусок оленьего жира. Погладила по голове и сказала: «Э-эх ты…»
Через несколько дней, когда вернулся широкий человек, все узнали об участи Лара.
Участь его была счастливой. Ябто сам рассказал о ней, сидя у очага в большом родительском чуме, уже отоспавшийся и отъевшийся после тяжелого путешествия. Первым словом он напомнил, что принадлежит к славному роду Ненянгов, людей Комара.
– Мы никогда не брали жен и не сватали женихов с другого берега реки, – сказал он. – Теперь я сделал это. Лар, мой сын…
Люди подняли головы.
– Мой сын Лар, – продолжил Ябто, – оказался плохим сыном. Злым, дерзким, ленивым. Этим он отплатил мне за то, что я кормил его от рождения, дал одежду, оружие и учил всему, что должен знать человек. Как отец должен поступить с таким неблагодарным сыном?
Люди молчали.
– Убить, – шепотом сказал Ябтонга. Отец его услышал.
– Можно и так. Но я решил отплатить добром за причиненное мне зло. Я дал ему возможность родиться заново. Три года он будет пасти стада оленевода Хэно – это будет калым за его дочь. У Хэно самая большая семья во всей тайге. Лар будет помогать его людям управляться
