от крови зубы.
– Вставай! – крикнул Ябтонга. – Отец приказал отвести тебя в наш чум. Вставай, говорят тебе.
– Не торопи… сейчас встану.
Желая показать бодрость, он попытался вскочить, как вскакивал утром со своей постели, одним рывком оказываясь на ногах, но тут же рухнул. Зрение Ерша заслонила темнота, в которой мерцали дивные непонятные знаки. Братья взяли его за руки и потащили к выходу.
– Как спускать будем? – спросил брата Явире: обмякший Лар явно не мог идти своими ногами по лестнице.
– А сбросим, – громко ответил Ябтонга.
– Заче-ем. Убьется – отец нас убьет.
– Скажем, что сам убился. А? Скажем?
– Что ты…
– Скажем, скажем… Эй, рыбья морда, может, убьешься? Сам. Все равно ты не жилец. Да, брат, не жилец. Отец, слышишь, сделал палку с ремнем. Таких ни у кого нет. Долго делал, все время, пока ты здесь дерево глодал. Это он для тебя старался, для тебя, братишка.
Ябтонга говорил это медленно, с наслаждением, приближаясь лицом к лицу Лара, – они почти соприкасались носами.
– Может, сам? – улыбнувшись, повторил он.
Вместо ответа Ерш прикрыл глаза как бы в знак согласия, и вдруг изо всех оставшихся сил ударил своей головой в лицо Ябтонги.
Ябтонга отпрянул, из носа его потекло. Придя в себя, он поднялся и пошел на Лара, выставив вперед руки, напряженные, как самострелы. Блестящий кинулся в ноги брата и закричал:
– Не надо, отец нас…
Но Ябтонга уже не смог бы сделать то, что хотел, – Лар, перевернувшись, змеей прополз к выходу и в одно мгновение исчез из лабаза.
Когда изумленные братья опомнились и подбежали к двери, Лар стоял на четвереньках и по-песьи лакал воду из ложбины в рыжем плоском валуне. Он выпил все, вылизал камень, медленно поднялся и стоял, пошатываясь, как чахлая лесина. Не дожидаясь пока братья спустятся, он пошел к стойбищу.
Но похвальба Лара быстро закончилась – одна его нога помешала идти другой, и он рухнул лицом в мох. Братьям вновь пришлось волочить за руки обмякшее тело до самого чума. Они не видели, как Лар улыбался.
Его бросили на шкуры и, тяжело дыша, вышли вон, – отец сказал им, что отныне Лар будет жить один до той поры, пока он не решит его участь. Братья перешли в жилище отца, Ума и Нара – в нечистый женский чум. И, видно, по тяжести своих дел и по моей малости люди стойбища забыли обо мне. А я лежал в дальней части чума, зарывшись в шкуры, и сжимал губы изо всех сил, чтобы не разрыдаться.
Когда вышли Ябтонга и Явире, я выбрался из укрытия и подошел к Лару.
Он увидел меня и улыбнулся, обнажив потемневшие от крови зубы.
– Заморыш… брат… А ведь я побил его, Ябтонгу, снова побил его, росомаху, падальщика.
И он рассказал мне все, что было в лабазе.
– Зачем ты так делаешь?
Лар приподнялся и произнес недоуменно:
– Глупый ты. Если я не буду его бить, он задавит тебя.
– Тогда
