n>
«Да, филимоновская игрушка перевернула все мои творческие планы, мою жизнь. Но такова судьба. И когда встал вопрос – быть или не быть игрушке в родном крае, сердце подсказало, что надо возвращаться, возрождать почти умирающее искусство. И промысел был спасен!» – признавался Николай Васильевич Денисов.
ЗНАКОМСТВО
Николай Васильевич Денисов с филимоновской игрушкой (из семейного архива Денисовых)
С Николаем Васильевичем Денисовым я познакомился в 1981 году, в тогдашнем Загорске, нынешнем Сергиевом Посаде, в квартиру которого меня привёз его сын, и мой однополчанин, ставший по жизни другом – Сергей Николаевич Денисов.
К тому времени Николай Васильевич уже вынашивал идею возрождения древнего филимоновского промысла. В нашем разговоре при упоминании о нём глаза Денисова вспыхивали добрым огоньком и посылали мне целые потоки флюидов любви к какой-то глиняной свистульке… Он даже показал мне две старых незатейливых фигурки, потерявших от времени и востребованности цвет раскраски.
И, удивительное дело, вскоре я поверил его идее!
Для меня, молодого, но уже вполне искушенного журналиста, который от разных изданий колесил в ту пору по бескрайнему Советскому Союзу, и постоянно встречался с разными интересными, порой очень известными и высокопоставленными людьми – героями моих будущих интервью, очерков и рассказов, встреча с Николаем Васильевичем оказалась не просто рядовой, а судьбоносной! И не к звёздам эстрады или «большим» писателям тянуло меня с тех пор вернуться, а хотелось лишний раз повидаться с Денисовым, поговорить о древних временах и магических обрядах рождения свистульки на берегу реки Упы, о чуде сотворения филимоновской игрушки.
Николай Васильевич Денисов (5 марта 1932 года – 9 июля 2000 года)
Николай Васильевич – небольшого роста коренастый мужичок, простого русского лица, с лысинкой, пробивающейся с высокого лба, с немного застенчивой улыбкой в окантовке усов и «профессорской» бородки. Своим взглядом, полным добра и любви, он и впрямь завораживал, и увлекал людей.
Вот и я тоже «загорелся» его порывом возродить народный промысел в незнакомой, но такой уже близкой и сказочной деревне Филимоново.
Наши встречи с Николаем Васильевичем продолжались. Их было не много. Проходили они обыденно, накоротке, когда с Сергеем, заехав в Загорск по делам, мы забегали к его родителям. И всегда мне хотелось задержаться, послушать байки художника про древнюю свистульку, которую он уже начал заново учиться лепить и расписывать, уезжая на лето в родную тульскую деревню. Но мы, молодые, мы спешили…
Но однажды, в очередной приезд, Сергей потащил меня на выставку живописи своего отца.
Николай Васильевич с удивительно светлым лицом и ясным взглядом стоял спиной к своим картинам и читал публике свои стихи о России:
Я люблю Россию
В летний час рассвета.
У осин, березок
Много солнца, света.
Я люблю Россию
В грозовые ночи,
Когда сильным ливнем
Землю всю промочит.
Я люблю Россию
В пору косовицы.
Пахнут свежим медом.
Закрома пшеницы.
Я люблю Россию,
Когда хлеб печется.
И веселье свадеб
По России льется.
Остались на ночевку у Денисовых.
Мне сразу стало уютно в их компании. Захотелось озаботиться чем-то высоким и чистым. Мы проговорили за рюмкой домашней филимоновской наливки всю ночь. О стране, о промысле, о Загорске, который Денисов упрямо величал Сергиевым Посадом…
Загорск (Сергиев Посад). Худ. Н. В. Денисов. 1983 г.
Шёл 1983 год, а Николай Васильевич примерно так видел развитие Загорска…
Загорск – Сергиев Посад, и Абрамцево, и всё загорское окружение давно значатся в планах туристических экскурсий. Вроде и горевать не о чем, тем более что и реставраторы еще в семидесятые с жаром взялись за дело. И все-таки далеко Подмосковью до ошеломляющих красот более молодых пригородов Северной Пальмиры. Можно сослаться на специфику культовой архитектуры, на интимную прелесть скромных подмосковных усадеб и городков. Только не в этом дело, – убеждал меня Денисов.
– Посмотри! – горячился он, – Загорск встречает приезжего убогими, вросшими в землю кассовыми павильонами,
